Первый памятник М.В. Ломоносову в Московском университете

Я знак бессмертия себе воздвигнул Превыше пирамид и крепче меди, Что бурный Аквилон сотреть не может, Ни множество веков, ни едка древность. Не вовсе я умру…   (М.В. Ломоносов. Перевод оды Горация)

         Хуже незнания может быть только полузнание или ложное знание. Легковесность  суждений и ни к чему не обязывающая свобода оперирования вроде бы «фактами», к сожалению, становятся приметой нашего времени. Они могут коснуться любого предмета, к примеру, истории установления первого памятника М.В. Ломоносову в Москве, которая по определению должна быть насыщена точными датами и именами. На деле все обстоит не так.

         В интернете гуляет текст, находящийся на портале «Русский обозреватель», написанный Е. Лебедевой еще в 2005 г. и до сих пор переходящий без каких-либо поправок с сайта на сайт: «…тихо и неприметно появился первый памятник М.В. Ломоносову. Скромный бюст был установлен в 1877 г. перед Аудиторным корпусом Московского университета на Моховой, где ему давно было положено стоять. Скульптор С.И. Иванов фактически скопировал знаменитый бюст работы Фёдора Шубина, друга Ломоносова, лепившего «в живую». Это было сугубо университетское торжество, с молебном в домовом храме и последующим освящением»[1].

         В этом тексте правильно названы только дата, имя скульптора и место открытия памятника. Остальное – на совести автора. Достаточно взглянуть на бюсты работы Ф.И. Шубина (кстати, он был Федотом, а не Фёдором) и С.И. Иванова, чтобы увидеть разительную разницу: у Шубина изображён зрелого возраста лысый человек, умудрённый жизненным опытом, а у Иванова – молодой учёный в длинном парике, каким был Ломоносов, когда вернулся в Россию после обучения в Германии. Шубин завершил свою работу над образом Ломоносова в 1792 г., спустя 27 лет после смерти учёного. Ничего о лепке бюста «в живую» науке неизвестно. Но это такие очевидные ляпы, что их и опровергать-то нечего – все говорит само за себя.

         По существу, хотелось бы остановиться на двух моментах: самой истории создания памятника возле здания Московского университета и тому, насколько его открытие было «тихим и неприметным», «сугубо университетским торжеством». Начать, видимо, следует с 1865 г., когда подоспело столетие со дня смерти Ломоносова. Идея памятника учёному носилась в воздухе, но университет ее осуществить по разным причинам не смог: ограничился лишь установлением Ломоносовской стипендии (на деньги потомков ученого Раевских) и проведением молебна, о чем 4 апреля 1865 г. Совет университета оповестил: «было бы прилично немедленно заявить чрез напечатание в Московских ведомостях, что Московский университет, памятуя, что он обязан первою мыслию своего существования Михаилу Васильевичу Ломоносову, положил, следуя при этом коренному русскому обычаю, помянуть молитвою и добрым словом нашего первого русского учёного, скончавшегося сто лет тому назад»[2].

         Никто не будет спорить, что лучший памятник учёному – его труды и благодарная память потомков, но все же в 1869 г., по предложению ректора, юриста С.И. Баршева Совет Московского университета приступил к рассмотрению вопроса о воздвижении памятника Ломоносову: «…от суммы сбора за слушание профессорских лекций от сего года предполагается остаток, из которого можно отложить 500 рублей на устройство на дворе нового здания Университета памятника Ломоносову, согласно желанию Совета. Определено: представить об этом г. Попечителю Московского Учебного Округа и просить разрешения его Сиятельства обратить 500 руб. из суммы сбора за слушание профессорских лекций, остающейся от сего 1869 г. в процентные бумаги, для составления капитала на устройство памятника Ломоносову»[3]. Ходатайство было удовлетворено попечителем Московского учебного округа Александром Прохоровичем Ширинским-Шихматовым 17 января 1870 г., о чем Совет был незамедлительно поставлен в известность[4].

         Ежегодно университетские власти обращались с подобными просьбами к попечителю и каждый раз получали разрешение на приращение к капиталу новых сумм до1875 г. включительно, когда «присутствию Совета г. Ректор заявил (ректором тогда был историк Сергей Михайлович Соловьёв. – Е.З.), что на сооружение памятника Ломоносову собрано всего 2400 руб. Художник Иванов изъявил согласие изготовить бронзовый бюст Ломоносова за 1000 рублей, на остальные 1400 руб. можно будет сделать пьедестал. Совет Университета, вполне соглашаясь с предложением г. Ректора, определил просить Правление Университета, чтобы оно заказало бюст Ломоносова и пьедестал, а при обсуждении дела об изготовлении бюста и пьедестала приглашать в свои заседания всех тех лиц, которыя могут быть ему полезны в этом деле»[5].

         То, что собранные Университетом деньги были именно добровольным пожертвованием, очень важно. Пока шёл сбор средств, осложнилась внешнеполитическая ситуация: дело шло к началу войны на Балканах, и ото всех учебных заведений требовалось проведение режима чрезвычайной экономии, о которой упоминалось на одном из заседаний, «вследствие осторожности и сдержанности, оказанной Советом при рассмотрении и утверждении смет двух предшествовавших полугодий (как раз 1875–1876 учебных годов. – Е.З.)»[6]. Достойно уважения, что оба ректора – и Баршев, и Соловьёв – проявили завидное единодушие в отстаивании идеи установки памятника.

         В протоколе заседания Совета Университета от 11 октября 1875 г. впервые появилось имя скульптора Сергея Ивановича Иванова (1830–1903).

Почему выбор пал именно на него, неизвестно, но то, что это был весьма достойный человек и мастер академической школы, нет сомнения. С.И. Иванов, выпускник знаменитого Московского училища живописи, ваяния и зодчества, с 1854 г. академик Императорской Академии художеств, возглавил его скульптурный класс в 1868 г.[7] Многочисленные ученики вспоминали его исключительно с благодарностью и любовью, а среди них были такие выдающиеся мастера, как А.С. Голубкина, С.М. Волнухин и С.Т. Конёнков, правда, в уже более позднее время. Может быть, он не обладал выдающимся дарованием, но был одержим идеей служения искусству. Скульптор Л.А. Губина, также учившаяся у С.И. Иванова, вспоминала: «Для него искусство было святыней, на скульптурную мастерскую он смотрел с таким уважением, что в ней не только курить или смеяться нельзя, но даже никакого житейского, не относящегося к искусству разговора не должно было быть»[8]. Художница Н.Я Симонович-Ефимова вспоминала, что А.С. Голубкина ей рассказывала, «как её учитель по Училищу живописи, ваяния и зодчества, скульптор Сергей Иванович Иванов, которого она почитала и признавала своим Учителем (Учителем с большой буквы), однажды велел сторожам вышвырнуть во двор большое количество глины, из которой был слеплен этюд ученика, прилепившего окурок к своей работе»[9].

         Можно ли предположить, что С.И. Иванов, столь трепетно относившийся к искусству, взял бы да и просто позаимствовал у великого Ф.И. Шубина идею скульптурного бюста Ломоносова? Даже сама мысль об этом кажется полностью абсурдной. Мастер поставил перед собой сложную задачу – создать облик молодого учёного, чтобы он стал созвучен той обстановке юного кипения умов и чувств, в которой жили студенты университета. Скульптор вообще очень бережно и трепетно относился к молодёжи и, видимо, хотел, чтобы его памятник был ей близок.

         Думается, была еще одна причина, на этот раз чисто психологического свойства. С.И. Иванов учился в чрезвычайно трудных материальных условиях, буквально борясь с нищетой, как в свое время Ломоносов, живший в Москве в пору своей юности на три копейки в день. Бедственное положение молодого скульптора, сироты из Воспитательного дома, очень ярко охарактеризовал профессор скульптуры Н.А. Рамазанов в своём донесении от 26 января 1848 г. в Совет Училища живописи, ваяния и зодчества: «В мастерской моей двое из молодых скульпторов несколько обеспечены родственниками, вследствие чего я вправе от них требовать постоянных успехов, но могу ли я требовать того же самого от третьего скульптора, который для того, чтобы одевать и прокармливать себя, должен прибегать к раскрашиванию венчиков, надеваемых на лбы покойников, и таким образом эти часы своих дельных занятий отдавать живописи, за которую ему платят с пуда. В то же время этот ученик стоит едва ли не выше прочих по своему дарованию и рвению»[10].

         И Ломоносову, и Иванову все жизненные преграды помогла преодолеть фантастическая преданность избранному делу. Вернуться мысленно к началу судьбы великого учёного – решение не случайное, а закономерное для скульптора, но трудность этой задачи состояла в том, что надо было как бы внутренним взором увидеть свою модель юной, омолодить известные портреты Ломоносова и представить его публике не таким, каким его все знают: полное лицо, двойной подбородок, лысая голова или короткий парик на ней по моде елизаветинского времени. У С.И. Иванова учёный молод и не приобрел еще характерную округлость черт. Подчеркнуты его упрямые скулы и твёрдый подбородок. Парик его длинный, как носили при Анне Иоанновне. Особо следует сказать о выражении глаз: оно и решительное, и чуть печальное одновременно. Уж кому, как не Ломоносову было знать, что современники часто не видят того, что рядом с ними, не всегда по достоинству оценивают труд учёного.

         Удивительно, но по предварительной смете работа скульптора оценивалась меньше, чем изготовление постамента, однако С.И. Иванов с энтузиазмом взялся за предложенную работу. Период 1876–1879 гг. вообще был самым плодотворным в его творчестве. В своих ежегодных рапортах в Совет Художественного общества он сообщал о новых скульптурах: проекте памятника А.С. Пушкину, статуе Иуды, целующего Христа, апостола Андрея Первозванного для Исторического музея наследника цесаревича[11]. В этом же ряду следует рассматривать заказ, поступивший от Московского Университета. Если решение Совета Университета было принято 11 октября 1875 г., то уже 2 октября 1876 г. скульптор докладывал в Совет Московского Художественного общества: «Мною вылеплен и отлит из бронзы колоссальный бюст Михаила Васильевича Ломоносова для Московского университета»[12].

Стоит остановить внимание на эпитете «колоссальный». Ведь обычно бюсты украшают собой интерьеры зданий или надгробия, что и обуславливает их соразмерные человеку пропорции. Здесь же речь шла именно о колоссальном бюсте, предназначенном для сквера перед зданием университета на Моховой. К слову сказать, теперь он стоит в помещении Домового храма св. мученицы Татианы на Большой Никитской, а не на открытой площадке на улице, как было задумано, и это мешает правильному восприятию его вида[13].

         С октября 1876 г. по начало января 1877 г. шёл монтаж готового изваяния. Для него предполагалось основание в виде усечённой пирамиды. Выбор такой формы для постамента был закономерным. Во-первых, форма усечённой пирамиды зрительно хорошо уравновешивала большой бронзовый бюст, что придавало всей композиции завершенность, естественность и соразмерность. Во-вторых, Ломоносов сам соотнёс тему памятника с образом пирамиды, когда создавал свой перевод оды древнеримского поэта Горация:

Я знак бессмертия себе воздвигнул

Превыше пирамид и крепче меди…

И эти слова вполне могли бы быть начертаны на пьедестале монумента в честь Ломоносова. В-третьих, издавна форма усечённой пирамиды ассоциировалась со стремлением к совершенству, а её усечённое верхнее основание могло напоминать о том, что слишком рано прервалась в своем течении и стремлении ввысь жизнь великого человека – всего 54 года.

Торжество открытия было приурочено к 12 января (Татьяниному дню – традиционному университетскому празднику. – Е.З.) и 165-летию со дня рождения Ломоносова. Оно прошло при большом стечении народа. Вот как описывал хроникер «Московских ведомостей» это событие: «От обычного юбилейного торжества сегодняшнее отличалось открытием памятника основателю Университета Ломоносову. По окончании молебствия, совершенного в университетской церкви преосвященным Игнатием, духовенство, почётные посетители и профессоры вышли в сквер, разбитый перед новым зданием Университета. Здесь окруженный тысячной толпой стоял закрытый покрывалом памятник. При появлении этих лиц покрывало было снято, и пред глазами присутствующих предстал бронзовый бюст Ломоносова, покоящийся на высоком пирамидальном основании. Громкое ура! огласило воздух и долго носилось в нем. Бюст изображает Ломоносова в его парадном костюме, то есть в завитых буклях, переходящих книзу в короткую, переплетенную лентой косу и в расшитом золотом кафтане. Монумент очень хорошо передает крупные черты лица Ломоносова, сложившиеся в твёрдое и уверенное выражение, которым удачно охарактеризован нрав «архангельского рыбака»[14].

         Вряд ли тысячную толпу в небольшом сквере перед Московским университетом, кричащую громогласное ура! можно подверстать под определение «тихое и неприметное торжество». Тому, что открытие памятника Ломоносова было не только университетским событием, есть много подтверждений. На открытии присутствовали городские власти, духовенство, представители различных учебных заведений, в том числе Московского училища живописи, ваяния и зодчества, чей профессор был создателем самого монумента. Репортажи о памятном событии появились во многих провинциальных газетах, например, в «Олонецких губернских ведомостях»: «12 января, в обычный праздник университета, в 10 часов утра началась божественная литургия, которую совершал преосвященный епископ Можайский Игнатий, в присутствии генерал-губернатора Владимира Андреевича Долгорукова и всего начальства университетского; по окончании литургии был отслужен молебен, а затем присутствовавшие в храме отправились во двор нового здания университета, где был освящён преосвященным в присутствии генерал-губернатора, профессоров и многочисленной публики, в числе которой было много студентов, памятник Ломоносову, в виде бюста, поставленного на возвышенном пьедестале, лицом к зданию Экзерцицгауза (Манежа – Е.З.)»[15].

         На этом торжества не завершились. Ректор, историк С.М. Соловьёв произнёс удивительно глубокую по содержанию речь, в которой объяснил от имени всего научного сообщества, почему было так важно почтить память Ломоносова: «Совет Московского Университета определил поставить в своей ограде посильный, скромный памятник человеку, в голове которого родилась мысль об основании Университета в Москве, Ломоносову. И здесь должна выражаться не одна благодарность, не одна память сердца; и здесь должна выражаться потребность союза с великим прошедшим, потребность живого, деятельного употребления и приращения духовного наследства, оставленного великим человеком»[16].

         Этими бы словами закончить повествование об открытии памятника Ломоносову, но и у современников события, и у дальних их потомков бывают странные настроения Иванов, не помнящих родства. В повести известного писателя второй половины XIX в. П.Д. Боборыкина с говорящим названием «Проездом» есть такая сцена, происходящая перед зданием Московского университета:

– Когда поставлен этот памятник? – спросил барин, сильно за сорок лет, в светлом пальто, у стоявшего с ним молоденького студента в сюртуке, в очках, по всем признакам, только что надевшего форму.

– Который? – переспросил его студент и застенчиво оправил очки.

–Да вот! – и барин указал на памятник Ломоносова через решётку двора нового университета на Моховой.

– Не могу вам сказать.

Студент неловко взял вбок и удалился торопливою походкой.

– Хорош, – подумал барин, – этого даже не знает.

Да и памятник вызывал в нем пренебрежительное движение тонких бескровных губ».

И чуть далее: «На памятник Ломоносова Стягин посмотрел ещё, пристально и с оттянутою книзу губой, – мина, являвшаяся у него часто.

– Это полуштоф какой-то! – мысленно выговорил он. – Что за пьедестал! Настоящий полуштоф с пробкой… Точно в память того, что российский гений сильно выпивал!... [17].

         Что тут скажешь? Подвыпивший герой повести П.Д. Боборыкина ничего не воспринимает близко к сердцу, живет как будто «проездом», смотрит на мир с кислой миной и видит в Ломоносове себе подобного. Хроникер «Московских ведомостей» увидел «твёрдое и уверенное выражение» лица «архангельского рыбака», а что и как увидим мы – зависит от нас самих и наших знаний. Если только представить, сколько людской заботы, неравнодушия, сил, любви, служения науке и искусству стоит за одним только этим памятником, увидишь его иными глазами, не в укор будет сказано некоторым нашим современникам.

Назад