Речь магистра Н.Н.Поповского

 

Взирая на толикое ваше собрание, Почтенные Слушатели, на вашу благородную ревность о просвещении учением вашего разума: чувствую я в себе некоторую особливую радость и поощрение к охотнейшему понесению подъемлемаго мною труда с несомненною надеждою о успехе. Надежду мою утверждает ваша с полезнейшим намерением о учреждении сего Университета согласная охота, которая чрез благосклонное ваше присутствие довольно себя оказывает. Радость производит во мне имеющая из того произойти всея пространнейшия в свете Российския империи слава. Ваше обо мне мнение и предуверенность о порядочном исправлении препорученной мне должности не только труд сей облегчает, но еще и к понесению тягостей больших с усерднейшим желанием возбуждает; и хотя я не могу ни мало сомневаться, чтобы вы пользы, важности и величества Философии не представляли в мыслях своих так, как она и действительно в себе находится, однако и я для лучшаго изъяснения и подтверждения ваших мнений, как по моей должности так и по обыкновению не премину упомянуть о том вкратце.

 

Представьте в мысленных ваших очах такой храм, в котором вмещена вся вселенная, где самыя сокровеннейшия от простаго понятия вещи в ясном виде показываются; где самыя отдаленнейшия от очес наших действия натуры во всей своей подробности усматриваются; где все, что ни есть в земле, на земле и под землею так, как будто на высоком театре изображается, где солнце, луна, земля, звезды и планеты в самом точном порядке, каждая в своем круге, в своих друг от друга разстояниях, с своими определенными скоростями обращаются; где и самое непостижимое божество, будто сквозь тонкую завесу, хотя не с довольною ясностию всего непостижимаго своего существа, однако некоторым возбуждающим к благоговению понятием себя нам открывает; где совершеннейшее наше благополучие, котораго от начала света ищем, но сыскать не можем и по сие время, благополучие всех наших действий внешних и внутренних единственная причина в самом подлинном виде лице свое показывает. Одним словом, где все то, чего только жадность любопытнаго человеческаго разума насыщаться желает, все то, не только пред очи представляется но почти в руки для нашей пользы и употребления предается. Сего толь чуднаго и толь великолепнаго храма, который я вам в неточном но только в простом и грубом начертании описал изображение самое точнейшее есть Философия. Нет ничево в натуре толь великаго и пространнаго, до чего бы она своими проницательными разсуждениями не касалась. Все что ни есть под солнцем ея суду и разсмотрению подвержено все внешние и нижние, явные и сокровенные созданий роды лежат перед ея глазами. От нея зависят все познания; она мать всех наук и художеств. Кратко сказать, кто посредственное старание приложит к познанию Философии, тот довольное понятие по крайней мере довольную способность приобрящет и к протчим наукам и художествам. Хотя она в частныя и подробныя всех вещей разсуждения не вступает, однако главнейшия и самыя общия правила, правильное и необманчивое познание натуры, строгое доказательство каждой истинны, разделение правды от неправды от нея одной зависят.

 

Подобно как Архитектор не вмешиваясь в подробное сложение каждой части здания, однако каждому художнику предписывает правила, порядок, меру, сходство частей и положение всего строения, так что без одного его самые искуснейшие художники успеть не могут. Множество и различие вещей, красота, великолепие, произхождение, продолжение и перемена естества ум и сердце человеческое в восторг и приятное удивление приводит. Но я оставлю все сии преимущества Философии, которыя, может быть без дальних доказательств, примеров и изъяснений не всякому могут быть вразумительны: едину необходимую в Философии представлю вам нужду и потребу. Некоторые погибшие люди, называемые Афеисты заразившись или упрямства или неудобнопонятности душевредным ядом бытие божие с невозвратным отрицанием отвергают, и начало сего света или емуж самому приписывают, или различным причинам; и таких людей мы Христиане будучи просвещенны познанием веры сожалея, есть ли восхощем возвратить от заблуждения и погибели на путь истинный; коим то образом учинить можем: откровенной Богословии им и представлять нечево, ибо они как Бога не признают, так и Богословию и священное писание отвергают. Протчаго не хочу упоминать, чтобы между всеми святостьми священнейшия имена, о которых и воспоминать должно с благоговейнейшим почтением, от замерзения их богодосадительных слов не претерпели какова прикосновения.

 

Таких отчаянных людей, кто иной может привесть в чувство? Одна только Философия. Она в своей части называемой естественная Богословия, не ссылаясь на божественное писание и на свидетельство святых отцев ложныя безбожников возражает мнения, и доказательства опровергает; и разсматривая только едину натуру, и разсуждая, что само чрез себя ничто не может быть, принуждает их к признанию, что есть некоторое существо, от котораго вся тварь бытие и пребывание свое имеет. Но воспоминая о пользе Философии, едва не позабыл я предложить вам и о ея трудности. Сие имя трудность приписывают Философии те, которые на нее и издали взглянуть не смеют. Напротив того пословица гласит, что неусыпной труд все побеждает. Но в чем состоит ея трудность? Мне кажется в одном только долговременном путешествиии, то есть, кто хочет научиться Философии, тот должен искать стараго Рима, или, яснее сказать, должен пять или больше лет употребить на изучение Латинскаго языка. Какой тяжелой доступ! но напрасно мы думаем, будто ей столь много Латинской язык понравился. Я чаю, что ей умерших и впрах обратившихся уже Римлян разговор довольно наскучил. Она весьма соболезнует, что при первом свидании никто полезнейшими ея советами наслаждаться не может. Дети ея, Арифметика, Геометриа, Механика, Астрономиа и протчия, с народами разных языков разговаривают, а мать, странствовавши чрез толикое множество лет по толь многим странам, ни одного языка не научилась? Наука, которая разсуждает о всем, что ни есть в свете, может ли довольствоваться одним Римским языком, которой может быть и десятой части ея разумения не вмещает? Коль далеко простирается ея понятие, в коль многих странах обретаются те вещи, которыя ея подвержены разсуждениям, толь многие языки ей приличны. В сем случае всего досаднее то, что протчим наукам, из которых иныя и невсякому могут быть полезны, всякой человек на своем языке обучиться может: Напротив того у Философии, которая предписывает общие пути, и средства всему человеческому благополучию, никто не может потребовать совета, когда не научится по Латине. И так, какое Философии безчестие, а нам вред, что всея вселенныя учительница будучи, едва малой части обретающагося в свете народа может принесть пользу. Век Философии не кончился с Римом, она со всеми народами последующих веков, на их языке разговаривать не отречется; мы причиняем ей великой стыд и обиду, когда думаем, будто она своих мыслей ни на каком языке истолковать кроме Латинскаго не может. Прежде она говорила с Греками, из Греции переманили ее Римляне, она Римской язык переняла весьма в короткое время, и не сметною красотою разсуждала по Римски, как не задолго прежде по Гречески.

 

Не можем ли и мы ожидать подобнаго успеха в Философии, какой получили Римляне? Почти равным образом попечение основателей сего Университета, ваша, Почтенные Слушатели, ревность к учению и охота присовокупив и наше, как природных Россиан, трудолюбие и доброжелательство о умножении пользы своего отечества, немалую подают к сему надежду. Сверьх того и пространство земель подверженных Российской империи нас еще больше уверяет, и утверждает в сей приятнейшей надежде: ибо Римляне не реже от тех самых народов были побеждаемы, которых оружием приводили в свое послушание, и часто в покоренныя собою земли ни одним глазом взглянуть не смели. Следовательно хотя что и было в покоренных им народах достопамятнаго, однако для подозрительнаго послушания и неспокойства Философии их, усмотреть того было не возможно. Но мы довольствуясь возлюбленным покоем и надежнейшею тишиною, объемля толь пространныя различных народов области в непринужденном послушании, но в искреннем и дружелюбном вспомоществовании, не безопаснейшее ли подадим место Философии, где по мере пространства земель многообразный натуры действия любопытству нашему откроются? Чтож касается до изобилия Российскаго языка, в том перед нами Римляне похвалиться не могут. Нет такой мысли, кою бы по Российски изъяснить было не возможно. Чтож до особливых надлежащих к Философии слов называемых Терминами, в тех нам нечего сумневаться. Римляне по своей силе слова Греческия, у коих взяли Философию, переводили по Римски, а коих не могли, те просто оставляли. По примеру их тож и мы учинить может. У Логиков есть некоторыя слова, которыя ничего не значат на пр: Barbara cefarent darij. Однако силу их всякой разумеет: таким же образом поступим и мы с Греческими и Латинскими словами, которыя перевесть будет трудно; оставя грамматическое разсмотрение будем только толковать их знаменование и силу, чем мы знания своего не утратим ни перед самими перьвыми Греческими Философами, итак с божиим споспешествованием начнем Философию не так, что бы разумел только один изо всей России или несколько человек, но так что бы каждой Российской язык разумеющей мог удобно ею пользоваться.

 

Одни ли знающие по латине толь понятны и остроумны, что могут разуметь Философию? не безвинно ли претерпевают осуждение те, которые для незнания Латинскаго языка почитаются за неспособных к слушанию Философии? Не видим ли мы примеру в простых так называемых людях, которые не слыхавши и об имени Латинскаго языка одним естественным разумом толь изрядно и благоразумно о вещах разсуждают, что сами Латинщики с почтением им удивляются. Самые отроки могут чрез частое повторение привыкнуть и глубочайшим предложениям, когда они им порядочно и осторожно от учителей внушаемы бывают, только лишь бы на известном языке предлагаемы им были. Того ради, Слушатели, какое вы тщание оказываете теперь, при начале наступающего учения, такоеж и в следующем его течении продолжайте. Трудность в разсуждении благороднаго и рачительнаго воспитания есть не что иное, как только пустое имя. Есть ли будет ваша охота и прилежание, то вы скоро можете показать, что и вам от природы даны умы такиежь, какие и тем, которыми целые народы хвалятся, уверьте свет, что Россия больше за поздным начатием учения нежели за безсилием в число просвещенных народов войти не успела. Что касается до трудности сего учения, то я всю тяжесть на себя принимаю; ежели же снесть его буду я не в состоянии, то лучше желаю обезсилен быть сею должностию, нежели оставить вас без удовольствия: Но ваше усердие и охота ваша, внешними знаками оказываемая острота обнадеживает меня, что я о тяжести предприемлемаго мною дела никогда каяться не буду.

 

Представьте себе, что на вас обратила очи свои Россия; от вас ожидает того плода, котораго от сего Университета надеется; вы те, которых успехи есть ли будут соответствовать желанию Российских добродетелей, то вся ваша надежда, которую вы воображаете в своих мыслях, уже наперед исполнена. Прилежное о вас старание господина Куратора сего Университета обнадеживает вас, что вы по окончании трудов и добрых успехов во учении будете своим состоянием весьма довольны: Итак будучи поощрены и своею ко учению склонностию и сверьх того одарены несумненным чаянием чести и награждения покажите что вы того достойны, чтоб чрез вас Россия прославления своего во всем свете надеялась.