Слово о Московском университете: 1998

МОСКОВСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ: ДАЛЁКОЕ – БЛИЗКОЕ

Слово о Московском университете, произнесённое в Татьянин день на торжественном заседании Совета Учёных советов – Конференции МГУ. 23 января 1998 г.

Каждый раз, как в далёком, так и близком, люди Московского университета собирались, чтобы отметить Татьянин день. Собирались по-разному. Одни, как сейчас, массово, торжественно и почти официально. Другие – в кругу коллег по кафедре. Часто – в семье, когда кто-то вдруг заводил речь о своих днях в университете, увлекая родных и близких воспоминаниями о том, как жил, учился, о тех, с кем был и кого уже нет... У большинства воспоминания светлые и тёплые. Деяния многих выпускников Московского университета возвеличивали историю и укрепляли силы нашего Отечества. Были, конечно, отдельные исключения из общего правила. Но что делать.

За 243 года, истекших со дня своего учреждения, Московский университет окончили свыше 250 тыс. граждан Российской империи, Советского Союза и Российской Федерации. Около 50 тыс. прошли через нашу аспирантуру, докторантуру, разнообразные формы переподготовки и повышения квалификации. Еще 30 тыс. выпускников представляют страны, которые ныне именуются «дальним зарубежьем».

Согласитесь – цифры впечатляют. Суммарно, они заметно выше аналогичных показателей для значительной части целых государств, не говоря уже об отдельно взятых университетах.

Татьянин день! Всего два слова. Но сколь ёмки они для нашего национального самосознания и сколь значимы для нашей Родины! Сколько одухотворенности и света несут эти слова в себе!

Спросим: остался ли в календаре современной России иной такой же по знаменательности день, который бы никого и никогда не разделял, не ссорил, не противопоставлял друг другу?! День, с которым связано множество имён людей, составляющих национальную гордость России, её мировую славу. Другого такого дня нет. Его, очевидно, и не может быть. Не может быть потому, что Татьянин день – это часть нашей великой культуры. Она и только одна она неизменно на протяжении веков внутренне созидала из каждого родившегося на этой земле российского человека и российского гражданина. Она делала нас соотечественниками, творила из населения единый народ, из единого в своей культуре народа – неделимое общество и нерушимое государство. Уберите культуру и воочию убедитесь, что всё прочее приходяще и проходяще.

Сам по себе факт, что императрица Елизавета Петровна подписала Указ об учреждении Московского университета именно в день святой Татианы, можно считать случайным совпадением дат, либо, как о том повествует предание, – желанием одного из его основателей – И.И.Шувалова.

Суть не в этом. Мало ли в нашей стране создавалось и создаётся различного рода учреждений и памятников, рождение которых соединяется с яркими событиям и именами. Но весьма редкому из этих учреждений суждено по истечении десятилетий, тем более столетий, остаться явлением национальной культуры, стать её истинным достоянием.

Татьянин день именно таков. Его счастливая судьба – это судьба самого Московского университета. Судьба, которой угодно было сделать наш университет не только символом, но и сущностью всего лучшего в России.

Выступая на 100-летнем юбилее университета, С.М.Соловьёв говорил: «Всякое учреждение есть следствие какой-нибудь потребности, которая почувствовалась известным обществом в известное время. Понятно, что учреждение тем полезнее, тем почтеннее, чем более удовлетворяет потребности, вызвавшей его основание, чем живее между его членами предание о цели учреждения, чем сознательнее переходит это предание из века в век, из поколения в поколение».

Всем понятно, какое «известное общество», какое «известное время», и какую «потребность» имел в виду С.М.Соловьёв, следствием удовлетворения которой и стало учреждение Московского университета. Без малого два с половиной века его беззаветного культурного служения российскому народу и обществу – тому исчерпывающий ответ.

Работая над выступлением, я постоянно ловил себя на одной и той же мысли. А был ли в жизни Московского университета момент, короткий интервал, когда бы он неподвижно стоял на месте, переминаясь с ноги на ногу в ожидании «манны небесной»?

Мне такого мгновения «неподвижности» найти не удалось. Равно, как не удалось обнаружить и обратного. Московский университет никогда не нёсся вперед, как говорят, «сломя голову». В его истории нет резких поворотов, нет опрометчивого движения вспять, крутого возвращения назад. Университет никогда не метался из сторону в сторону в лихорадочных поисках неких якобы новых для себя идей и идеалов. Он как бы олицетворял собой, по моему мнению, совершенно очевидную для всех нормальных людей истину: в этом мире Россия есть величина постоянная, а не переменная.

Тут, как нельзя, кстати, звучат слова В.Г.Белинского, вышедшего в большую жизнь из Московского университета после III курса словесного отделения: «Московский университет – единственное высшее учебное заведение России; он не знает соперников; у него есть история, потому что для него всегда существовало органическое развитие. В Московском университете есть дух жизни, его движение, его ход к усовершенствованию так быстр, что каждый год он уходит вперёд на видимое расстояние».

Прислушайтесь, прошу, внимательнее к словам: «есть история», «есть дух жизни», «ход к усовершенствованию... быстр», «каждый год уходит вперёд на видимое расстояние».

Что в этом образе Московского университета, написанном в 1839 г. одним из крупнейших умов России, есть «далёкое», а что «близкое» его нынешнему облику? Что отвергнуто временем или видится несправедливым сегодня? А что осталось не разделённым ни временем, ни чередой сменяющихся поколений людей Московского университета и России?

Пожалуй, Белинский не прав оказался в одном. Наш университет, к счастью, не остался единственным высшим учебным заведением России. Более того. Можно без ложной скромности утверждать, что высшая школа России исторически вышла из Московского университета.

Это – неопровержимый факт. Разрастаясь и ветвясь как могучее и вечно зелёное древо, он достиг самых отдалённых уголков Отечества, постоянно питая повсеместно его почву новым знанием и новой мыслью.

Встав к концу XVIII в. твёрдо на собственные ноги, Московский университет начал активную и по сей день непрерывающуюся созидательную работу, воплощая в жизнь стратегический замысел своих основателей – М.В.Ломоносова и И.И.Шувалова – строительство российской национальной системы высшего образования.

При его прямом участии организуются Дерптский (1802), Виленский (1803), Казанский (1804), Харьковский (1805), Варшавский (1817) университеты, Царскосельский лицей (1811). В большинстве из них на первых порах преподавательский корпус формировался в основном из профессоров, приват-доцентов и выпускников Московского университета. Годовые отчёты в течение всего XIX в. буквально пестрят фразами – «профессор Московского университета такой-то командирован профессором в университет такой-то».

В XX в. эта деятельность Московского университета активно продолжается. В 1930-х гг. он даёт путёвку в самостоятельную жизнь почти всем московским медицинским институтам. Они получают за собой «большое приданое»: десятки зданий, тысячи квадратных метров учебных площадей, полный контингент студентов и высшего уровня профессорско-преподавательский состав. В 1950-х гг. Московский университет отправляет в самостоятельное плавание два своих факультета, ставших соответственно – Московским физико-техническим институтом и Московским институтом международных отношений. В 1990-х гг. самостоятельным становится Ульяновский университет, выросший всего за 10 лет из нашего филиала в крупнейший культурный центр Поволжья.

Но продолжим вопросы. А есть ли у Московского университета коллеги-соперники?

Естественных не было, нет и в ближайшем обозримом, как я полагаю, не просматривается. Слишком велик разрыв в исторически обусловленной роли и накопленном опыте, национальном авторитете и учебно-научном потенциале. Одну цифру – более 300 тыс. выпускников – я уже назвал. Три другие. Сегодня у нас работает почти 2000 докторов наук и профессоров. Среди них свыше 200 академиков и членов-корреспондентов Российской академии наук. В университете действует около 400 кафедр и крупных лабораторий. Все последние годы более 15 тыс. абитуриентов каждое лето соревнуются в праве попасть в число наших студентов. Университет непрерывно обновляет свою академическую структуру. Давно ли в новичках у нас ходили факультет иностранных языков и факультет фундаментальной медицины. Но вот и для них наступило время передать эстафету вновь созданному факультету педагогического образования Московского университета.

И так всегда. И так во всём. Меняемся в движении. Как корабль Тесея, Московский университет – всегда прежний и всегда новый. Далекое и близкое слиты в нём воедино.

Повторюсь. Естественных соперников у нас нет. А вот искусственно создаваемых специально для противопоставления, противостояния нам – хоть отбавляй. В одной только столице «московских университетов» расплодилось, что «детей лейтенанта Шмидта». Да что там «московских»! Уже мелковато. Нувориши от образования ныне стремятся именовать себя не иначе, как «российскими», а то ещё громче и сразу же не менее как «международными». Наверное, рассчитывают, что, глядишь, и затеряется среди этой ёлочной мишуры и словесного словоблудия скромно и просто звучащий «Московский государственный университет имени Михаила Васильевича Ломоносова».

Ну, а если сам не затеряется, можно и помочь. Например, уволить его с места «первого и старейшего университета России» и назначить на образовавшуюся вакансию другой «ещё более старый и ещё более первый из всех первых».

Не буду играть в кошки-мышки. В конце прошлого года правительство РФ приняло постановление, согласно которому Санкт-Петербургский университет объявлен правопреемником Академического университета. Попытка создания последнего в составе Академии наук относится к 1724 г., т.е. тридцатью годами раньше учреждения Московского университета. Попытка эта давно уже признана всей Просвещённой Россией неудачной. Академический университет как русский национальный, да и просто как университет просто не состоялся.

«Скажите, – писал М.В.Ломоносов, в 1760 г., – кто подумает о существовании университета там, где не было никакого разделения на факультеты, никакого назначения профессоров по отдельным факультетам, никаких выборов проректоров, никаких расписаний, никаких публичных упражнений, никаких присуждений степеней, почти никаких привилегий, даже почти никаких лекций (ведь те, которые едва начавшись, были прерваны, скомканные и неполные, едва ли, за исключением немногих, заслуживают названия лекций), где не было, наконец, никакой инавгурации, которая, как я полагаю, воодушевляет университеты на успех, ибо без неё остаются неизвестными привилегии, которыми обычно привлекается учащаяся молодёжь, скрыты названия наук, которыми её можно напитать, и не ясно, каких степеней и званий она может домогаться».

После смерти М.В.Ломоносова деятельность Академического университета, по достаточно авторитетному свидетельству Е.Р.Дашковой, бывшей в 1783–1796 гг. директором Петербургской академии наук и президентом Российской академии, «постепенно угасла».

Что же касается наличия разных научных точек зрения на историю формирования образования в России, то это вполне нормальное явление. Одни специалисты считают предтечей российской высшей школы Славяно-Греко-Латинскую академию (год основания – 1687). Другие «углубляют вопрос» до Киево-Могилянской академии (1632). Есть и иные суждения. Но всё это, как говорится, дело вкуса, авторских амбиций и научных пристрастий. Теория – теорией, а практика, реальная жизнь – совсем иное.

Попытка же разрешить научные споры политическими средствами, силою государственных декретов всегда в итоге проигрышна для власти. Именно это имела в виду Екатерина II, сказав: «Весьма худа та политика, которая переделывает законом то, что надлежит поменять обычаями».

Не знаю, кто протолкнул это постановление. Скажу лишь одно. Те, кто так поступили, поставили правительство, как мне кажется, в неловкое положение. Отныне оно выступает в качестве, так сказать, «официального оппонента» всем крупнейшим российским историкам XVII–XX вв. – Карамзину, Погодину, Буслаеву, Грановскому, Соловьёву, Ключевскому, Милюкову, Любавскому. И не только им. Брошен очень серьёзный вызов национальной культуре в целом, который может иметь весьма отрицательные последствия. Уже звучат предложения, например, отказаться от празднования Татьянина дня и заменить его, в частности, днём основания Киево-Могилянской академии.

Конечно, мы с глубоким уважением и любовью относимся к нашим петербургским коллегам. Более того, мы будем искренне рады, если этот шаг властей хоть как-то облегчит материально-финансовое положение Санкт-Петербургского университета.

Однако, по чисто нравственным соображением, Московский университет не может оставить без соответствующей реакции этот факт.

«Произвол не производит ничего великого: великое исходит из разумной необходимости, следовательно, от бога. Произвол не состроит в короткое время великого города: произвол может выстроить разве только вавилонскую башню, следствием которой будет не возрождение страны к великому будущему, а разделение языков» (Белинский).

Как ни печально, как ни огорчительно, но что-то очень близкое к этому происходит теперь в культуре России. Мы всё хуже и хуже понимаем друг друга, как в прямом, так и в переносном смысле, становимся почти чужими в своей пока ещё собственной стране. Кажется, нам, ныне живущим россиянам, нет никакой нужды собственноручно истощать отечественную культуру, отрекаться от прекрасных национальных традиций, дискриминировать русский язык – этот, как 150 лет тому назад определил его суть профессор Ф.И.Буслаев, – «главный двигатель всего духовного развития», наше «национальное святилище», которое должно «благоговейно уважаться». Но мы почему-то всё это с завидным упорством проделываем. С олимпийским спокойствием взираем на федерально- административные поползновения отдать на растерзание коммерческим идолам от культуры с их нахрапистостью, наглостью, пошлостью и безнравственностью наши духовные и человеческие ценности. Посмотрите на некоторые федеральные учебные программы и так называемые «вариативные» учебники гуманитарного профиля. Вы воочию убедитесь в том, что «русский» ныне предлагается уравнять в преподавании с иностранным, а рамки этического и эстетического воспитания строить по формуле – «что противоестественно, то не безобразно».

«Русские, – предупреждал ещё в 1774 г. Н.И.Новиков, – не должны заимствовать у иноземцев всё, даже характер, который у всякого народа свой особый: не одной же России отказано в нём и суждено скитаться по всем странам, побираясь обычаями у разных народов, чтоб из этой сборной культурной милостыни составить характер, никакому народу не свойственный, а идущий к лицу только обезьянам». За что, очевидно, и был на долгие-долгие годы переселён в неуютные апартаменты Шлиссельбурга.

Вот почему борьба за укрепление и развитие национальных культурных корней сегодня один из немногих путёй, если не единственный, двигаясь по которому можно сохранить наш народ, наше общество, наше государство.

Не стану скромничать. Буду категоричен и однозначен. Место и роль Московского университета в этой борьбе особые. По силе своего культурного влияния на страну, по широте географических масштабов и быстроте интеллектуального сближения с каждым отдельно взятым соотечественником, Московский университет не имел и не имеет равных в России. Мы не намерены отсиживаться за бруствером, наблюдая в бинокль, как сдаются один за другим редуты нашей национальной культуры.

Наступивший 1998 г. во многом станет для России переломным. Особенно это относится к сфере культуры в целом, системе образования и фундаментальной науке, в частности. Вы все хорошо информированы о намерениях государства продолжить их преобразование.

Напомню, что с системой образования так или иначе связаны интересы и судьбы 34 млн молодых граждан России и 54 млн их родителей. В учебных заведениях всех уровней работает свыше 6 млн преподавателей. Это самый массовый слой носителей и распространителей подлинной национальной культуры.

Потому-то и нужна крайняя осторожность как в мыслях, так особенно в административных действиях.

С моей точки зрения, главная опасность лежит в принципиальном отказе от исторически сложившегося для России смысла, вкладываемого в слово «национальное образование». Оно всегда означало органичное и неделимое единство школы как таковой, фундаментальной науки как неотъемлемой основы для подготовки специалистов, и гуманитарной культуры как основы духовного единства народов, населявших нашу страну. В этом – историческая специфика нашего развития как страны и общества.

В этом – и трагизм ситуации.

Имеет место расчленение национальной культуры как единого целого на отдельные фрагменты – школу, науку, сферу художественного творчества, – которым отныне предписано – существовать самим по себе. Расчленение происходит вследствие противостояния, противоборства между этими частями культуры за долю в государственной финансовой поддержке. По раздельности этого не смогут выдержать ни общеобразовательная школа, ни вузы, ни наука, ни гуманитарная культура. Они деградируют и превратятся в сферу исключительно коммерческих приложений со всеми вытекающими отсюда для России последствиями. Поэтому вектор дальнейших преобразований в образовании должен быть направлен в противоположную сторону.

К Московскому университету всё это имеет самое непосредственное отношение. Мы должны определить здесь свою собственную позицию, вытекающую из исторически занимаемого нашим университетом места в обществе и государстве.

Мы такую позицию имеем. Обращённая к России, да и ко всему миру, она озвучена и широко обнародована. Московский университет основывается на собственном видении образа российской высшей школы на рубеже XXI в., а потому считает государственную защиту отечественной культуры главным приоритетном в обеспечении национальной безопасности России от внутренних и внешних угроз.

Вот тот критерий, с которым Московский университет подходил и будет походить к оценке очередного этапа реформ в национальной системе образования, фундаментальной науки, всей так называемой социальной сферы.

Пора окончательно понять, что Московскому университету принадлежит особая роль в культурных и иных преобразованиях, осуществляемых в России. Понять и признать хотя бы потому, что именно он все последние годы постоянного роста социальной напряжённости в высшей школе, снимал эту напряжённость, брал на себя тяжёлое бремя посредника между государством и многомиллионной массой людей учащихся и учащих.

Поэтому намерение в некоторых коридорах власти «вбить под шляпку» Московский университет не будет иметь для России иных последствий, кроме углубления разлада между культурой и властью.

В тяжкое для России время Крымской войны 1853–1856 гг. П.Я.Чаадаев так сформулировал полный достоинства символ своей веры. «Слава богу, я ни стихами, ни прозой не содействовал совращению своего Отечества с верного пути... Слава богу, я всегда любил своё Отечество в его интересах, а не в своих собственных... Слава богу, я не принимал отвлечённых систем и теорий за благо своей родины. Слава богу, успехи в салонах и в кружках я не ставил выше того, что считал истинным благом своего Отечества».

Могу искренне сказать, что сегодня, как и в дни, когда эти слова были произнесены питомцем Московского университета, мы с чистой душой можем принять их как собственный символ веры и сказать:

– слава богу, что Московский университет ни словом, ни поступками никогда не содействовал совращению своего Отечества с верного пути;

– всегда понимал и принимал национальные интересы Отечества как свои собственные, служа им честно и бескорыстно;

– всячески избегал сам принимать «даров данайцев» и постоянно предупреждал о непозволительности поступать иначе других.

Минувший год был сложным. И сложности эти нам с вами хорошо известны. Но его итог оптимистичен. Главное в том, что и профессора, и студенты Московского университета верно служили ему, щедро отдавая талант, силы и знания. Университетская корпорация едина в своём стремлении быть полезной Отечеству, быть верной традициям университета, снискавшего славу и уважение сограждан, всего научного и педагогического сообщества.

Поздравляю вас с Татьяниным днем, с днём рождения Московского университета!