Телешов Н.Д. Записки писателя. Фрагмент 2

«Из песни слова не выкинешь», – говорит пословица... Что бывало, то бывало. Вся Москва знала, что 12 января старого стиля, в так называемый «Татьянин день» – день основания первого российского университета в Москве – будет шумный праздник университетской молодёжи, пожилых и старых университетских деятелей, уважаемых профессоров и бывших питомцев московской «альма матер» – врачей, адвокатов, учителей и прочей интеллигенции. Этот день ежегодно начинался торжественной обедней в университетской церкви. Много-много лет праздник этот справлялся по заведённому порядку: сначала обедня, потом молебен, потом в актовом зале традиционная речь ректора или одного из почтеннейших профессоров... А затем...

Затем толпы молодёжи шли «завтракать» в ресторан «Эрмитаж», где к этому завтраку ресторан приготовлялся заблаговременно: со столов снимались скатерти, из залов убирались вазы, растения в горшках и всё бьющееся и не необходимое. Здесь до вечерних часов длился этот «завтрак» – чем позже, тем шумней и восторженней. Ближе к вечеру ораторы уже влезали на столы и с высоты, со стаканом в руках, окружённые пылкими слушателями, произносили пылкие речи. Вокруг кричали громкими голосами кто «браво», кто «ура» и запевали разные студенческие песни, чокались вином, и пивом, и шампанским, и водкой – у кого на что хватало средств. Потом разъезжались на тройках и лихачах в загородные рестораны, куда потихоньку ползли также и простые извозчики – так называемые «ваньки», с нависшими на санях, где только возможно, юнцами, а также плелись пешком малоимущие. Но там, в загородных ресторанах, уже не разбиралось, кто может платить, кто не может: все были равны. В одном из своих шутливых фельетонов А.П.Чехов в 1885 г. писал про Татьянин день, в 130-ю годовщину Московского университета:

«В этом году выпито всё, кроме Москвы-реки, и то благодаря тому, что она замерзла... Пианино и рояли трещали, оркестры, не умолкая, жарили «Gaudeamus», горла надрывались и хрипели... Тройки и лихачи всю ночь летали от Москвы к Яру, от Яра в Стрельну... Было так весело, что один студиоз от избытка чувств выкупался в резервуаре, где плавают стерляди...».

Все это не выдумка, не сказка. Так это и бывало обычно в Татьянин день. Не в день – а в ночь Татьянина дня. Под утро швейцары Стрельны и Яра нередко надписывали мелом на спинах молодёжи адреса, и их развозили по домам «уцелевшие» товарищи.

Шли годы. Студенты становились врачами, адвокатами, учителями, писателями, общественными деятелями, профессорами... Но Татьянин день не забывался и не менялся. В это традиционный день и старики и молодёжь знаменитые и неведомые – все были знакомыми, все были равными. Бытовая сторона праздника оставалась такой же, как и раньше, со всеми её подробностями.

И вдруг в 1889 г., за двое суток до Татьянина дня, раздался голос «великого писателя земли русской» – Льва Николаевича Толстого. Громкий голос, призывающий опомниться и из праздника просвещения не делать подобного того, что творится в глухих деревнях в храмовые праздники Знамения, Казанской, Введения и проч.

«Мужики едят студень и лапшу, – писал Лев Николаевич, – а просвещённые – омары, сыры, потажи, филеи; мужики пьют водку и пиво, просвещённые – напитки разных сортов, вина, водки, ликёры сухие и крепкие, и слабые, и горькие, и сладкие, и белые, и красные, и шампанские...Мужики падают в грязь, а просвещённые на бархатные диваны. Мужиков разносят и растаскивают по местам жёны и сыновья, а просвещённых – посмеивающиеся трезвые лакеи...».

Голос великого писателя и призыв опомниться так повлияли на старших и младших, что Татьянин день в 1889 г. уже не мог быть таким как обычно, и с той поры «праздник просвещения», как называл его Толстой, изменился до неузнаваемости.