Юбилей В.И. Вернадского: В.И. Вернадский: страницы биографии

 

«Учитывая выдающийся вклад русского учёного В.И.Вернадского в развитие отечественной и мировой науки и в связи с исполняющимся в 2013 г. 150-летием со дня его рождения, постановляю:

1. Принять предложение Правительства РФ о праздновании в 2013 г. 150-летия со дня рождения В.И.Вернадского... Президент РФ В.Путин».

 

Вернадский Владимир Иванович (28.02.(12.03.)1863, г. Санкт-Петербург – 6.01.1945, г. Москва). Окончил Санкт-Петербургский университет (1885).

Магистр геогнозии и минералогии (1891). Доктор (1897). Академик Санкт-Петербургской АН/АН СССР (1912). Академик АН Украинской ССР (1919, президент 1919–1921).

Экстраординарный профессор (1898), ординарный профессор кафедры минералогии и геологии (1902–1911, 1917) физико-математического факультета. Помощник ректора (1905).

Автор работы «Об основаниях Университетской реформы» (1901), в которой отстаивал автономию университета как важный фактор демократии в обществе. Один из 342 учёных и преподавателей вузов, подписавших записку «Нужды просвещения» (1905), опубликованной в ряде российских газет и ставившей вопрос о тяжёлом положении низшей, средней и высшей школы.

Член ЦК Конституционно-демократической партии (1905). Член Государственного совета от академической курии (Академия наук и университеты) (1906, 1907).

Награждён орденом Трудового Красного Знамени (1943).

Лауреат Государственной премии СССР (1943).

Почётный член ОЛЕАЭ (1913), МОИП (1911).

Область научных интересов: естественные науки, философия науки.

Тема магистерской диссертации «О группе силлиманита и роли глинозёма в силикатах». Тема докторской диссертации «Физико-кристаллографические исследования. Явления скольжения кристаллического вещества».

Читал курсы «Минералогия», «Кристаллография», «История естествознания».

Основные труды: «Кристаллографические заметки» (1898), «О научном мировоззрении» (1903), «Основы кристаллографии. Ч. 1» (1903), «О происхождении учения о фазах к кристаллографии» (1904), «Закон Гаюи и векториальное строение кристаллов» (1904), «Кант и естествознание XVIII столетия» (1905), «К физической теории кристаллических двойников» (1907), «О комбинационной штриховке кристаллических граней» (1907), «О воробьевите и химическом составе бериллов» (1908), «О кристаллической энергии» (1908), «Опыт описательной минералогии. В 2-х т.» (1908–1922), «О пустых промежутках в изоморфных смесях» (1909), «Об изомерии в группе алюмино- и феррисиликатов» (1909), «О необходимости исследования радиоактивных минералов Российской империи» (1910), «Титан в почвах» (1910), «Об открытии крокоита» (1911), «Заметки о распространении химических элементов в земной коре» (1910), «О рубидиевых и цезиевых полевых шпатах» (1911), учебные пособия «Лекции по кристаллографии и минералогии» (1893), «Лекции по описательной минералогии» (1899), «Лекции по минералогии» (1900), «Минералогия и кристаллография. Лекции» (1903), «Земные силикаты, алюмосиликаты и их аналоги. Из лекций» (1910); «Черты мировоззрения кн. С.Н.Трубецкого. Речь» (1905), «Минералогический кабинет имп. Московского университета» (1910), «О значении трудов М.В.Ломоносова в минералогии и геологии» (1900), «Несколько слов о работах Ломоносова по минералогии и геологии. С приложением труда Ломоносова “О слоях земных”» (1911), «1911 г. в истории русской умственной культуры» (1912).

АН СССР учредила премию (1943) и золотую медаль (1963) им. В.И.Вернадского. Его имя присвоено Институту геохимии и аналитической химии АН СССР (1946), горе на о. Парамушир, проспекту (1956) и станции метро в Москве. В МГУ в 1945 г. учреждена аспирантская стипендия им. В.И.Вернадского, в 1988 г. – две ежегодные стипендии им. В.И.Вернадского для студентов геологического и географического факультетов.

Издано: Б.Л.Личков «В.И.Вернадский» (1948); Д.С.Николаев «Владимир Иванович Вернадский – минеролог и геохимик (1863–1945)» (1954); Л.И.Гумилевский «Вернадский» (1961); И.И.Мочалов «В.И.Вернадский – человек и мыслитель» (1970); Н.П.Щербак «Владимир Иванович Вернадский» (1979); Л.С.Леонова «Общественно-политические взгляды В.И.Вернадского» (2000); Г.П.Аксёнов «Вернадский» (2001).

 

 

Сын священника Василий Вернацкий выучился на военного врача и был принят на службу в госпиталь. С госпиталем лекарь Вернацкий проделал знаменитый итальянский поход Суворова. Госпиталь был взят в плен маршалом Массеной, которому доложили, что русский лекарь одинаково лечит как своих, так и французов. Исто­рия закончилась вручением Василию Ивановичу ордена По­чётного легиона. По возвращении женился Василий Иванович на Екатерине Яковлевне Короленко, малороссийской дворянке. Её отец является прадедом известного писателя Владимира Галактионовича Короленко, который приходился, стало быть, Владимиру Ивановичу троюродным братом.

Бабка Вернадского оказалась настоящей боевой подругой лекарю Вернацкому. Известно, что она вместе с мужем сопровождала госпиталь. Еще по одному семейному преданию чета Вернацких изображена Толстым в романе «Война и мир». Возможно, в той главе, где Николай Ростов попадает во время австрийского похода в «хозяйство лекарской жены», разбитной и бойкой, угощавшей офицеров вином. А может быть, имеется в виду другой эпизод, с Андреем Болконским. И в самом деле, чета Вернацких участвовала с вверенным госпиталем во всех великих европейских войнах вплоть до 1815 года.

Многие годы Василий Иванович заведовал военными госпиталями в различных гарнизонах Малороссии. Он дослужился в 1826 году до звания коллежского советника, что давало право на потомственное дворянство. Понимая сомнительность «шляхетства» своего отца, Василий Иванович переписался в дворянство не по происхождению, а по службе и немного изменил фамилию на более литературную. Так из Вернацких возникли Вернадские.

Выйдя в отставку, Василий Иванович поселился в Чернигове, где и умер в 1838 году.

Всю жизнь на супругах будто и в самом деле лежало отцовское проклятие. Их дети один за другим умирали. Выжил только один сын, родившийся в 1821 г. Дабы умилостивить судьбу, они назвали его в честь сурового деда Иваном.

В дополнение к «хохляцкому упрямству» предков получил Иван яркие способности и мог в полной мере осуществить фамильную тягу к знаниям. Особенно восприимчив оказался к языкам и математике, хорошо учился в Киевской гимназии, а затем в только что открытом Киевском университете. Закончив курс со званием кандидата, направлен учителем словесности сначала в гимназию Каменец-Подольска,

а через год в Киевскую. Продолжая вести самостоятельную научную работу, он через год принимается на кафедру политэкономии, которая тогда принадлежала к историко-филологическому факультету, и сразу направляется на три года за границу для совершенствования в науках и подготовки к профессорскому званию.

Середина XIX в. – время первого расцвета статистики. Образованная Европа с изумлением открывала социальные законы, действовавшие столь же неуклонно, как и природные. Если вести строгий учет событиям, то можно предсказать будущее. Все, что ранее казалось случайным или что считали проявлением свободной человеческой воли, могло быть точно предвиденным: количество смертей, браков, рождений, пожаров, кораблекрушений и даже совсем уж индивидуальных актов — самоубийств и убийств. На основе научной статистики возникает страхование от несчастных случаев и вообще страховое дело. Статистика стала даже модной.

Блестяще зная главные европейские языки, Иван Васильевич погружается в научную жизнь, участвует в международных конгрессах по политэкономии и статистике. Он обучается в Берлинском университете, делает множество знакомств, вступает в научные общества.

Во всеоружии учености возвращается в Киев и начинает читать лекции в университете, вскоре защищает магистерскую и докторскую диссертации по политэкономии, становится профессором. Ему исполнилось тогда всего 28 лет.

Через год, в 1850-м, Иван Васильевич переходит на кафедру политэкономии Московского университета и навсегда оставляет провинциальный Киев. Тогда же женится на дочери состоятельного помещика Марии Николаевне Шигаевой, незаурядной, талантливой девушке. Она в совершенстве владела французским и немецким, читала серьёзные книги и стремилась отнюдь не к светским успехам, а к знаниям. В молодом профессоре она нашла не только любимого человека, но и единомышленника. Под его руководством овладела английским языком и увлеклась политэкономией. Переведя труд Марьета «Понятия Гопкинса о народном хозяйстве», она обнаружила писательский и популяризаторский талант, и стала единственной в те времена женщиной- писательницей на экономические темы. В каталоге самой большой библиотеки России, где стоят карточки трудов трех профессоров Вернадских, есть карточка тома её сочинений, изданных мужем после ее смерти.

Мария Николаевна не была матерью Владимира Ивановича. Но оставила столь глубокий след в истории семьи, что вошла и в его жизнь. Через отца, через брата Николая, вскоре родившегося у молодых супругов, он воспринял то, что называл «шигаевским началом» – особую чуткость, талант человеколюбия и высоких интересов.

Несколько лет профессор Вернадский и его супруга ведут довольно уединенную жизнь в Москве, наслаждаясь семейными радостями. Казалось, путь ученого и преподавателя предначертан и прям. Как вдруг Иван Васильевич по своей воле оставляет университет и переезжает в северную столицу. Объяснение, скорее всего, содержится в дате переезда. 1856 год. Пора надежд для России, для мыслящего общества. Страна европеизируется, капитализируется. Грядут реформы. (В своих имениях, полученных в приданое за женой, Вернадский сразу освобождает крестьян.) Как грибы, растут промышленные компании, строятся современные порты, железные дороги. Облегчен выезд за границу. Десятками создаются газеты и журналы. Потоком хлынули новые идеи. Иван Васильевич стремится в центр событий и переходит в Петербургский политехнический институт и в Александровский лицей.

Мария Николаевна скончалась в 1860 г. Через 2 года Иван Васильевич женился на Анне Петровне Константинович, приходившейся кузиной Марии Николаевне.

28 февраля 1863 г. (12 марта по новому стилю) родился мальчик, наречённый Владимиром.

 

В 1888 г. после окончания Петербургского университета Вернадский направлен в Европу для подготовки к профессорскому званию. В конце сентября 1888 г. он едет на экскурсию в Северный Уэльс. И попадает в группу с прибывшими из России учёными. Здесь среди разговоров и бесед на специальные темы, естественно, завязываются новые знакомства. Среди них профессор Московского университета Алексей Петрович Павлов и его жена, палеонтолог Мария Петровна. Молодой минералог произвёл хорошее впечатление на супругов своей эрудицией, большими запросами и серьёзным отношением к делу.

В 1890 г. неожиданно пришло письмо из Москвы от А.П.Павлова. Он предлагал Вернадскому кафедру минералогии и кристаллографии, которая была вакантной после смерти профессора Толстопятова. Павлов писал, что никому не предлагает кафедру, держит за ним и ждет согласия. Его, не защитившего еще диссертации, 26-летнего кандидата!

Принимать или не принимать предложение, вопроса не было. Конечно, принимать.

8 сентября 1890 г. Вернадский приехал в Москву, с которой будет отныне связан навсегда. Остановился пока в гостинице «Петергоф» на Моховой в двух шагах от университета. Первый визит нанёс, естественно, Павловым. Супруги тепло встретили, можно сказать, обласкали своего протеже. Алексей Петрович наговорил ему комплиментов и заверил молодого минералога, что он для университета – приобретение. Предстояли, конечно, хлопоты по назначению на должность приват-доцента, то есть вольного преподавателя, не состоящего в штате. Пока он не защитит диссертацию на степень магистра, а затем доктора наук, когда ему будет присвоено звание профессора, он не числится в штате и не получает содержания. Только оплату за лекции.

По заведённому издревле порядку начинающий преподаватель должен прочитать две пробные лекции. Тему одной он выбирает сам, другую назначает факультет. После чего состоится утверждение.

Вернадский определил тему своей лекции – «О полиморфизме как общем свойстве материи», намереваясь обобщить новые знания, вывезенные им из Европы.

После ровных геометрических улиц Васильевского острова, после аккуратной чистенькой Европы своеобразная, златоглавая Москва и огорчила его, и удивила. Он обращает внимание на гигиенические условия. Москва не может тут похвастаться. Канализации нигде почти нет. Город вообще очень грязный. Правда, внешний вид полон своеобразия. Прежде всего, могучие стены Кремля, праздничные маковки церквей, дворцы знати. В отличие от Петербурга, где все дома – ровесники, Москва застроена причудливо. В ней множество неожиданных видов, есть усадьбы почти деревенские. Разнообразны московские холмы. Постепенно с годами Вернадский будет все больше ценить эту красоту. А в конце жизни обмолвится, что самыми красивыми городами мира считал Париж, Москву, Прагу. Именно в таком порядке.

Квартиру удалось найти относительно чистую и недорогую во флигеле дома на Малой Никитской улице. Этот район позади университета, Московский Латинский квартал, отныне и навсегда станет ареалом его обитания. От Моховой до Садовой-Кудринской между Пречистенкой и Тверской со времён основания университета селилась профессура, а за ней и вся интеллигенция – адвокаты, врачи, художники, артисты, вообще люди свободных профессий. Белый город – так ещё называется этот район – самая чистая часть города.

Лекция его назначена на 28 сентября. Готовясь к ней, он не заметил, как перерос рамки учебной лекции и превратил её в серьёзный научный доклад с новой проблемной темой. Обнаружилось это в аудитории. Пришли не только студенты. Весь физико-математический факультет, движимый любопытством, явился посмотреть на молодого минералога, который, не имея еще магистерской степени, назначается на место профессора Толстопятова.

Вернадский поднялся на кафедру, развернул свои таблицы: «Лекция, говорят, сошла хорошо. Павлов говорил, что весь факультет остался очень доволен, и другие поздравляли с успехом, Тимирязев, с которым познакомился. Народу была масса... Я не рассчитал времени и скомкал весь конец, ещё задержал их минут на десять. Чувствовал себя на кафедре очень плохо, так только и думалось, когда же минует чаша сия. А после, когда раздались аплодисменты, я, верно, имел вид очень жалкий, и еще, как ушёл весь факультет и я начал снимать таблицы, к моему смущению, раздались снова аплодисменты и я кое-как выскочил».

«Сошла хорошо»? Тимирязев, оказывается, сказал ему, что для них всех, биологов и физиологов, специально не следящих за кристаллографией, лекция оказалась настоящим откровением, поскольку прочитана с подлинно широким взглядом на проблему. А Павлов, который тоже в некотором смысле экзаменовался в тот день, вполне серьезно советовал ему сделать из лекции статью для «Русской мысли». Уж во всяком случае он представит её для опубликования в университетских учёных записках. (Вскоре она там и появилась.)

Через неделю Вернадский прочёл вторую лекцию – минералогическую – без особого блеска, но вполне добротно, и факультет утвердил его в должности приват-доцента.

Ровно через 40 лет после своего отца Вернадский вступил в семью преподавателей старейшего русского университета. Кстати, некоторые старожилы университета еще помнили Ивана Васильевича.

Хозяйство на кафедре досталось Вернадскому разлаженное. После смерти профессора Толстопятова лекции читал сам Павлов, но за кабинетом следить не мог и тот оказался запущенным до предела. Минералы лежали в полном беспорядке в шкафах и даже на полу. Ассистент Кислаковский в ожидании нового профессора начал наводить «порядок» и чистил минералы, часто стирая прикреплённые к ним этикетки. Коллекция оказалась «безъязыкая».

Остатки номеров на камнях говорили о том, что где-то должны быть каталоги. Наконец с помощью ассистента он обнаружил их в какой-то каморке под лестницей. Целых два каталога. Один на немецком языке, который описывал прекрасную коллекцию камней, купленную для университета в Саксонии сразу после войны 1812 г. Второй каталог более поздний, 50-х годов.

Теперь он мог приводить коллекции в порядок и составлять карточки на минералы. Коллекция начала приобретать учебный вид и в последующие годы быстро пополнялась разными путями, в основном собственными трудами профессора.

Зато попавшая в его распоряжение химическая лаборатория оказалась в полном порядке, оснащена хорошими приборами и оборудованием. Здесь и стал складываться тот круг учеников и ученых работ, который Вернадский впоследствии называл институтом.

Со второго семестра, то есть с января 1891 г., он начал читать минералогию и кристаллографию для 150 студентов I курса физико-математического факультета, а также ускоренный, сокращённый курс на медицинском факультете, который слушали 400 студентов.

Читал Вернадский естественно, без особенных внешних ораторских приёмов. Речь ровна, правильна, но лишена блеска и остроумия. И тем не менее внимание слушателей захватывалось с первой же минуты и сохранялось до конца. Увлекал он не только знанием предмета, но и историей его познания. Перед слушателями разворачивался полный драматизма путь поиска истины. Каждый минерал, их взаимодействия, законы кристаллизации получали своё место в общем строе знания и человеческой истории. Движение мысли создавало особое силовое поле изложения, которое держало всех в напряжении. Истина как бы творилась на их собственных глазах. А ведь истина не в камнях или формулах, она – в людях, их изучавших ранее. «Мы ждали его лекций как праздника. Они оживили мертвую природу. Камни заговорили».

Вернадский назвал свои изданные позднее лекции «Опытом описательной минералогии». 28 сентября 1891 г. в родных стенах Петербургского университета на Васильевском острове Вернадский защищал свою диссертацию. Оппонировали В.В.Докучаев и химик Д.П.Коновалов, кристаллограф Е.С.Фёдоров (оба будущие академики). Диссертация получила высокую оценку, и университет присвоил своему кандидату звание магистра минералогии и геогнозии.

 

«В теперешнем историческом моменте, –  чутко подмечает Вернадский, – здесь вся сила интеллигенции, так как здесь нет канцелярий и департаментов, которые захватывают в свои щипцы молодёжь знания и труда и заставляют её работать для своих гаденьких и вредных «государственных» делишек. Здесь интеллигенция стоит в стороне – или в связи с оппозиционными течениями, или в связи с провинциальным бюрократизмом, который если и идеен, то менее вреден, чем идейный бюрократизм С. Петербурга».

Если в центре северной столицы стоит Зимний дворец, то в Москве – университет. Он определяет всю жизнь города, во всяком случае его умственную жизнь. Часто вся Москва считает своим долгом пойти на публичную лекцию, которую потом обсуждают в гостиных. Профессор университета – виднейшая фигура в городе.

Вернадский сразу вошел в круг интеллигенции и её интересов. С некоторыми москвичами он познакомился еще в Париже, на Всемирной выставке, например, с профессором-юристом Павлом Ивановичем Новгородцевым, с историком Павлом Николаевичем Милюковым, с философом Сергеем Николаевичем Трубецким. Разумеется, новый приват-доцент везде принят, став своим.

Вернадский участвует в движении либералов, в съездах земских гласных. Среди них Сергей Николаевич

Трубецкой. Они особенно сблизились в последний год жизни князя Трубецкого, оборвавшейся несправедливо рано, в 43 года. Они вместе издавали неудавшуюся «Московскую неделю» и имевшую более счастливую судьбу газету «Право». Встречались в университете. Сблизились не только на почве общественной борьбы, но и более глубоко – из-за общности философских взглядов.

Сергей Николаевич принадлежал к таким людям, дружба с которыми представляется счастьем. Весь его облик удивительно обаятельного, красивого и мягкого человека привлекал и притягивал. Все без исключения мемуаристы пишут о нем как о необыкновенно светлой и чистой личности. Как философ, он шёл вслед за Соловьёвым, считал себя его учеником. Соловьёв и умер на руках Сергея Николаевича в родовом имении Трубецких Узкое.

Достаточно нескольких людей, чтобы изменить нравственную атмосферу страны. Сила их влияния зависит не от числа, а от высоты личности. Трубецкой задавал уровень и тем представлял собой главную движущую силу 1905 г. В своей публицистике он шёл своеобразным путём, наводил мосты между демократами и правительственным лагерем, потому что неизменно замечал и подчёркивал любое движение здравого смысла в окружении царя и отдавал ему инициативу в деле «организации свободы».

Важно было не только то, что говорил Трубецкой, но и как он говорил. Газеты не могли передать его проникновенный голос, ощущение силы, сдержанности и мудрости, которые исходили от него. Не могли изобразить взгляд его умных глаз, смотревших прямо в глаза царю. Весь тон князя подчёркивал уважение к императору, но не как к повелителю, а как к человеку.

 

Кроме земской деятельности, переросшей неожиданно в политическую борьбу, Вернадский вёл ещё одну упорную кампанию – за автономию университета. Собственно, движения за свободу академическую и свободу политическую переплетались, сливались, но не смешивались.

Как раз в их студенческие годы правительство ввело университетский устав 1884 г., значительно урезавший права профессорских коллегий. Вернадский и его друзья были последними, кто застал ещё относительно свободные университеты, жившие на основе реформаторского устава 1863 г. Студенты вырастали в тесном общении с учителями и на свободе студенческих организаций. Новый устав отменял всякую выборность, запретил студенческую самодеятельную жизнь. Усилилась власть попечителя учебного округа, которому подчинялся университет. Особенно свирепствовала введённая в 1884 г. инспекция, которой вменялось в обязанность «оказывать нравственное и умственное влияние на студентов», то есть выполнять надзирательские функции.

В ноябре 1899 г. Вернадский, внимательно следивший за всеми событиями вокруг университетов, записывает, что основным камнем преткновения служит как раз инспекция.

«На первом месте здесь должен быть поставлен основной принцип, что: 1) Всякое тайное слежение, подсматривание, наблюдение, записывание и замечание исключаются. Как орудие государственной власти, инспекция должна действовать явно и открыто.

Весьма часто указывается, что инспекция имеет полицейский характер, но отсюда вовсе не следует, чтобы она принимала облик тайной полиции и пользовалась её средствами и выработанными ею приёмами.

2) Никакие тайные записи о студентах не могут иметь никакого влияния на их судьбу и не должны вестись инспекцией, так как действуют на неё развращающим способом».

Университеты лихорадит. Волнения, сходки в Киевском, Петербургском, Московском университетах. Как обычно, в дело вмешалась полиция. Студенты потребовали опубликовать инструкцию, на основании которой полиция распоряжается в стенах университета. Разумеется, их требования не выполнены. Тогда они прибегли к новому методу – к забастовке, что в свою очередь вызвало репрессии. Многих исключили без права восстановления. А 29 июля 1899 г. последовал высочайший указ об отбывании студентами воинской повинности за участие «скопом в беспорядках».

Одновременно уволены многие профессора. Дневник Вернадского: «Ходили и ходят определённые слухи об удалении и мерах против других профессоров (называли и называют: Умова, Зелинского, меня, Тимирязева). Говорят, предназначено к удалению 22 профессора».

Царь назначил Ванновского (старого заслуженного генерала, сподвижника Скобелева ещё в Русско-турецкой войне) министром просвещения. Генерал, по-видимому, отличался прямым и решительным характером и здравым смыслом, но вряд ли был сведущ в просвещении. Тем не менее он начал свою деятельность созданием комиссии по реформе и разослал по университетам циркуляр с предложением всем, кто пожелает, присылать в нее свои предложения по реформированию высшей школы.

Вернадский откликнулся немедленно. Его брошюра, напечатанная в университетской типографии, направлена в комиссию Ванновского. Она дает представление о его взглядах на то, каким должен быть университет.

Почему профессор стремится к свободе преподавания своего предмета так, как он считает нужным? Что тут, каприз независимой личности?

Нет, в его желании таятся древняя история и высшая правда. «Основы их (университетов) строя покоятся в вечных областях мысли и истины. Подобно церковным организациям, они могущественно влияют на государство и общество, до известной степени неизбежно отражают происходящие там течения, но в то же время имеют независимую от них вековую жизнь, связанную с созидательным научным вековым трудом. Временами в них особенно резко проявляется общественное недовольство или настроение, но это лишь тогда, когда в них самих, в их внутреннем строе нарушена нормальная жизнь. То же самое мы наблюдаем в истории церковных организаций.

Задача реформы заключается в том, чтоб дать им известную опору и устойчивость для продолжения непрерывной, энергичной научной работы, для умственного развития и выработки сознательной личности в молодом подрастающем поколении. Тогда в значительной степени ослабнет влияние внешних брожений».

Вернадский предлагает:

Полную автономию университетской профессорской корпорации.

Строго определить границы власти попечителя учебного округа.

Разрешить студенческие организации.

Ликвидировать инспекцию.

Так же, как и Вернадский, думали Трубецкой и другие московские и питерские профессора. В марте 1905 г. в Москве созывается делегатский съезд, который заложил основы Академического союза. От Московского университета выступал Вернадский.

И тайными, и явными путями движется история. Когда на приёме земских и городских деятелей в Петергофе царь отозвал в сторону Трубецкого, то говорил с ним и об университетах. Князь объяснил основные требования профессоров. Николай попросил написать ему специальную записку, но подать её не через Министерство просвещения, а напрямую, через министра двора.

В июне Сергей Николаевич такую записку подал. Он предлагал ввиду полной дезорганизации учёбы закрыть университеты на полгода, за это время передать власть Советам профессоров и провести реформу, а в январе университеты открыть.

Суть реформы: власть – Советам; полная автономия; упразднение инспекции; вернуть уволенных преподавателей; разрешить студенческие организации.

Царь откликнулся быстро. В августе он издал «Временные правила», устанавливающие все главные требования Трубецкого.

3 сентября Совет Московского университета собрался на историческое для него заседание: выборы ректора. В 46 записках стояла фамилия Трубецкого. Ближайший за ним претендент снял свою кандидатуру, поскольку значился только в восьми. При голосовании за Трубецкого подано 56 шаров из 77.

Поблагодарив коллег за честь, Сергей Николаевич сказал:

– Мы отстоим университет. Чего бояться нам? Университет одержал великую нравственную победу. Мы получили разом то, чего желали. Мы победили силы реакции. Неужели бояться нам общества, нашей молодёжи? Ведь не останутся они слепыми к торжеству светлого начала в жизни университета...

Но революция пришла отнюдь не в белых перчатках. Университет в центре бурлящей Москвы. Студенты чувствуют себя борцами за свободу, и иногда их протест принимает странные формы. В одном из писем к П.Струве С. Франк сообщает о разгроме химической лаборатории Вернадского, который, по словам Франка, «пришел в бешенство», хотел писать в газеты, и его еле уговорили не нападать на «нашу славную молодёжь».

Тем временем во дворе университета, в аудиториях шныряют типы явно не студенческого вида, подпольщики и агитаторы.

Трубецкой обращается к студентам, доказывая, что академическая свобода – это не свобода митингов и демонстраций, а университет –  не народная площадь и никогда ею не будет.

28 сентября он выехал в Петербург к министру просвещения с резолюцией Совета, где говорилось, что нежелательные в стенах университета собрания и митинги лучше всего будут устранены разрешением в стране свободы слова. Тогда прекратятся агитация и возбуждение студенчества посторонними личностями в стенах университета.

29 сентября его принял министр, а после попросил остаться на совещание по выработке нового устава университетов. Трубецкой остался, выступал, вносил поправки. Но примерно в 7 вечера он почувствовал себя плохо. Его уложили в кабинете товарища министра на диван. Профессор-медик из Варшавы Щербаков оказал первую помощь. Сергей Николаевич начал бредить и потерял сознание. Карета «скорой помощи» отвезла его в Еленинскую больницу на Кирочной. В 12 часов ночи он, не приходя в сознание, умер от кровоизлияния в мозг.

Все вдруг осиротели. Интеллигенция увидела, что без Трубецкого в общественной жизни разверзлась пропасть.

Провожал его весь Петербург. А встречала гроб с телом вся Москва.

Вернадский узнал о смерти Трубецкого в Тамбове, на земском собрании и немедленно выехал в Москву. Успел прямо к похоронам. «Невольно расплакался, – вспоминал через много лет. – Эта смерть, мне кажется, смела человека, который мог бы направить в другую сторону ход событий».

Грандиозная процессия, какой еще не видела Москва, двигалась от вокзала сначала к университету, где церковь не могла вместить всех венков, а затем к Донскому монастырю. До темноты звучали речи и над семейной усыпальницей Трубецких, и у входа в монастырь, где произносились революционные лозунги, и к великому смущению обывателей, пели «Вы жертвою пали...».

Через три года Вернадский выступал на открытии философского кружка в университете с посвящённой памяти своего друга речью, которую назвал «Черты мировоззрения князя С.Н.Трубецкого». Он нарисовал эскиз картины духовной жизни большой личности. Вернадский уже тогда считал философию и науку двумя принципиально различными способами познания. В то же время философия и наука неразделимы. Одна без другой не существует. Философия – жизненная атмосфера, питательный бульон для науки.

Более всего мы должны ценить личность, отражающуюся в мышлении, пишет Вернадский. Трубецкой в наибольшей степени именно в мышлении выразил свое «я». Этим «биением своего «я» он своеобразно отражает и оживляет окружающее». Трубецкой – мистик. Часто под мистикой понимают всякие внешние знаки и символы. «Для того, чтобы дойти до мистики, надо прорвать этот туман мистических наваждений, надо подняться выше всей этой сложной, временами грубой, иногда изящной и красивой символики. Надо понять её смысл – не даться в руки её засасывающему и опьяняющему влиянию. Трубецкой стоял выше этой символики. Он переживал слияние с Сущим, он исходил из мистического мировосприятия».

Главное сочинение Трубецкого – «Учение о Логосе», одновременно метафизическое и историко-философское. И он сам не отделял себя от мирового разума – Логоса, был как бы его чувствилищем.

Может быть, в этой совершенно особняком стоящей, написанной в память о близком человеке статье Вернадский впервые осознал значение внутреннего мира человека, его равновеликость и подобие внешнему космосу.

Вернадский по-своему выразил тот трепет, который чувствовали многие при встрече с Трубецким – прикосновение к другому порядку бытия.

В.И.Вернадский принял должность помощника ректора после смерти С.Н.Трубецкого, так как помощник ректора А.А.Мануйлов был выбран ректором. Чтобы дать понятие об этой должности, чисто хозяйственной, достаточно сказать, что в Московском университете штат подчинённых ему служащих был рассеян по всему городу и составлял около 3000 человек. И обязанности эти Вернадский нес полгода, «но вовсе не на шутку».

 

В самом начале 1911 г. правительство разгромило «кадетское» гнездо. Началось все в ноябре 1910 г., когда большая группа студентов участвовала в похоронах Льва Толстого. Поступок студентов министерское начальство посчитало предосудительным, поскольку Толстой был официально отлучён от церкви. Нравственно опекавшие студентов «просветители» выразили неудовольствие и запретили им впредь вообще участвовать в демонстрациях. Те, уже вкусившие воздух свободы, ответили забастовкой и, как обычно, сходками в университете. Попечитель округа вызвал войска, занявшие входы и выходы из здания на Моховой. Пошли допросы и аресты.

Администрация считавшегося автономным университета оказалась, как писал Вернадский, в весьма унизительном положении, поскольку её отстранили от управления. Автономия, как и вся лукавая игра двора в демократию, оказалась пустым звуком. И тогда ректор А.А.Мануйлов, помощник ректора М.А.Мензбир и проректор П.А.Минаков подали в Совет университета прошение об отставке, продолжая, однако, выполнять свои обязанности. Но тут вмешалось министерство и в нарушение «Временных правил» удалило всех троих без всякого их прошения не только от административных должностей, но и из числа профессоров.

«Эта мера поразила как громом Московский университет, – писал по этому поводу Вернадский. – Студенческие волнения отошли на задний план, и на первое место выступил вопрос об автономии университета и человеческом достоинстве управлявшей университетом коллегии».

В знак протеста и возмущения он и еще 20 профессоров подали в отставку. За ними на другой день последовали приват-доценты и другие преподаватели, числом более 100. Ушла сразу треть преподавательского корпуса. «Старый Московский университет перестал существовать», – подвёл итог Вернадский.

Так неожиданно сам собой решился вопрос о выборе между Москвой и Петербургом, между преподаванием и чистой наукой.

Чуть более 20 лет продолжалась его преподавательская карьера. Одновременно исполнилось и 25 лет научной деятельности. Когда начинал, в кабинете состоял в штате 1 профессор и 1 ассистент. А в 1911 г. преподавали минералогию 4 преподавателя и в кабинете работали 5 ассистентов. В музее собралось уже 20 тыс. экспонатов, были сделаны каталоги предметный, инвентарный и географический, он стал одним из лучших в России по оснащению и постановке дела. Недаром профессор называл свой кабинет вместе с работавшим при нем минералогическим кружком словом «Институт».

В декабре 1910 г. прошло его 77-е занятие. Как выяснилось, последнее. Учеников Вернадский начал понемногу, по мере возможности, перетаскивать за собой.