Основание и основатели Московского университета

«Три имени, драгоценных для истории Русского просвещения, – писал С.П.Шевырёв, – соединяются в нашем уме при мысли о начале Московского университета, имена: Императрицы Елизаветы, Шувалова и Ломоносова».

Однако к основанию Московского университета и первым годам его деятельности имеют отношения и «Высокоповеренные Ея Императорского Величества Члены Правительствующего Сената»: кн. Иван Васильевич Одоевский, кн. Никита Юрьевич Трубецкой, кн. Борис Григорьевич Юсупов, Иван Иванович Бахметьев, кн. Иван Андреевич Щербатов, гр. Пётр Иванович Шувалов, Николай Григорьевич Жеребцов, гр. Александр Борисович Бутурлин (генерал-губернатор Москвы), гр. Алексей Петрович Рюмин-Бестужев, кн. Алексей Дмитриевич Голицын, кн. Михаил Михайлович Голицын, которые рассматривали поданные проекты указов о Московском университете и представляли их на Высочайшее подписание, так как в правление Елизаветы Петровны действовал именной указ, данный Сенату «О неприведении в действо письменных и словесных предложений без Высочайшего подписания».

Проект – «Московский университет»

Дружба Шувалова и Ломоносова, безусловно, была выгодна каждому из них в отдельности. Однако её результатом стал также феномен, принадлежащий России в целом – Московский университет. Знакомство учёного и придворного сановника состоялось в конце 1749 начале 1750 годов на почве стихосложения, но известно, что уже летом 1754 г. они обсуждали серьёзнейший государственный проект – создание государственного университета в Москве. В архиве Шувалова сохранились несколько писем Ломоносова, из которых в общих чертах нам понятен ход дискуссии.

19.05–19.07.1754. Шувалов сообщает Ломоносову о решении учредить в Москве университет. Ломоносов отправляет письмо Шувалову с кратким планом университета, обещая, «ежели дней полдесятка обождать можно», предложить «целый полный план».

19.07.1754. Утверждение Сенатом «Доношения об учреждении в Москве университета и двух гимназий», представленного И.И.Шуваловым, с приложением «Проекта об учреждении Московского университета». Проект передан на подпись императрице Елизавете Петровне.

12.01.1755. Императрица Елизавета Петровна подписала в день памяти св. Татианы «Проект об учреждении Московского университета».

26.04.1755. Торжественная церемония открытия (инаугурация) университета, на которой с речами выступили Н.Н.Поповский и А.А.Барсов – ученики Ломоносова.

С официальной точки зрения, авторство поданного в Сенат проекта (и соответственно главенство в основании университета) принадлежит Шувалову – «изобретателю того полезного дела». О роли Ломоносова ни в одном документе не говорится ни слова (более того, вплоть до середины XIX в. в университете его почитание как «основателя» отсутствовало в отличие от торжественного «культа Шувалова»).

Первые поправки к этой концепции появились в 1825 г., когда в журнале «Московский телеграф» было опубликовано теперь уже знаменитое письмо Ломоносова к Шувалову. В нём мы находим краткий план Московского университета, точнее, часть его, касающуюся организации факультетов и кафедр.

Однако существование этого письма не снимает вопроса: а кто на самом деле был автором проекта Московского университета? В советской историографии крайнюю позицию занимал М.Т.Белявский, утверждавший, что текст целиком написан Ломоносовым, а Шувалов «присвоил себе авторство и значительно испортил ломоносовский проект». В последнее время высказывается противоположное мнение: Шувалов составлял проект самостоятельно и, хотя пользовался планом из письма Ломоносова, всё-таки не пригласил его к сотрудничеству, не стал общаться с ним вторично.

Гораздо точнее и глубже сказал А.С.Пушкин: «Шувалов основал университет по предначертанию Ломоносова». В этой проблеме надо разделить два этапа – хлопоты об основании университета (к чему Ломоносов, действительно, мог не иметь отношения) и составление самого «начертания». О том, что Ломоносов принимал непосредственное участие в последнем, свидетельствует целый ряд исторических фактов. Во-первых, Ломоносов сам утверждал, что подал «первую причину» к основанию Московского университета. И это было не только идейное влияние, что, во-вторых, подтверждают рассказы Шувалова, записанные И.Ф.Тимковским и опубликованные в середине XIX в. Шувалов вспоминал о Ломоносове: «С ним он составил проект и устав Московского университета. Ломоносов так много упорствовал в своих мнениях и хотел удержать вполне образ Лейденского с несовместимыми вольностями». Наконец, в-третьих, существование развёрнутого текста Ломоносова в основе проекта, представленного в Сенат.

Подкрепить эту точку зрения помогает и анализ событий, развернувшихся в Петербурге между 19 мая (прибытие Шувалова в столицу) и 19 июля 1754 г. (дата слушания проекта в Сенате). Вскоре после возвращения Шувалов «словесно» объявляет Ломоносову о готовящемся основании университета, а затем посылает ему своё черновое Доношение в Сенат, очевидно, чтобы узнать мнение учёного. Именно это послужило причиной цитированного письма Ломоносова. Шувалов действует энергично, торопит Ломоносова: в письме тот несколько раз говорит о «краткости времени». Но, самое главное, текста проекта университетского устава вместе с Доношением не было, а это позволяет с большой вероятностью утверждать, что такой план ещё не был в тот момент подготовлен. Тогда, если принять, что Шувалов решил написать проект самостоятельно, хотя и выражая многие идеи Ломоносова, то в чём смысл первого обращения? Зачем ему спрашивать мнение о Доношении в Сенат, но не советоваться в главном – плане университета? А далее, неужели Шувалов полагал, что за 5 дней сможет написать проект быстрее и лучше, чем Ломоносов, у которого давно всё было готово и обдумано в ходе борьбы за «Академический» университет? Нет, логика подсказывает, что через 5 дней Ломоносов представил своему вельможному покровителю полный текст университетского проекта, а дальше началось его обсуждение – непростое и негладкое.

Его следы сохранились даже в тех немногих источниках, которыми мы обладаем. Вот в своём письме Ломоносов предлагает на философском факультете 6 профессоров, среди которых должен быть и профессор физики. К этому месту сбоку Шувалов сделал отметку, которая сокращала число профессоров и объединяла кафедры физики и философии. Такое положение, конечно, не могло устроить Ломоносова, и в окончательном варианте он отстоял отдельную кафедру физики. Понятно, что это было бы невозможно, если Шувалов не привлёк Ломоносова к работе над проектом. Вообще Шувалов явно не мог быть автором научной части проекта, которая имеет дословные текстуальные совпадения с ломоносовским письмом и употребляет такие специальные названия наук, как «физическая химия» – дисциплина, фактически созданная самим Ломоносовым.

Что же привнёс в проект сам Шувалов? Здесь просматриваются две линии: выделение интересов дворянства в обучении и стремление иметь достаточно сильную личную власть в университете. Первое особенно ярко видно в тексте Доношения, предпосланного проекту, автором которого, несомненно, является сам Шувалов. Объясняя выгоды открытия университета в Москве, он говорит о «великом числе в ней живущих дворян и разночинцев», о том, что там «почти всякой (речь, конечно же, идёт о дворянах) имеет у себя родственников и знакомых, а затем и прямо печалится о помещиках, которые в Москве платят большие деньги учителям, но не получают должного уровня обучения. Именно Шувалов видоизменяет мысль Ломоносова о гимназии, «без которой университет, что пашня без семян». Вместо одной гимназии в проекте записаны две – дворянская и разночинная. Так даёт о себе знать сословный принцип организации образования, противником которого был Ломоносов.

Но резче всего эти противоречия выразились в 26 и 27 пунктах проекта, вводящих ограничения на доступ в университет для крепостных крестьян. 26 пункт начинается с обоснования, которое отражает взгляды Шувалова: «Понеже науки не терпят принуждения и между благороднейшими упражнениями человеческими считаются, того ради как в университет, так и в гимназию не принимать никаких крепостных и помещиковых людей». Мысль не нова для просвещённого ума, принадлежащего к высшему классу, и у неё было «благородное» оправдание: ведь крепостные «через учение познав цену вольности, восчувствуют более своё униженное состояние». Однако далее проект делает существенную оговорку, фактически допускающую в университет крепостных по доброй воле их владельца. Для этого он должен был объявить будущего студента вольным, а увольнительное письмо передать в университет, который сам берёт на себя ответственность за его судьбу и, в частности, следит, чтобы по окончании курса помещик не мог потребовать своего крепостного обратно. Но если такой студент будет замечен в худых поступках, то университет имел право вернуть его вместе с увольнительным письмом господину.

Таким образом, по 26–27 пунктам проекта в университет могли поступать вольноотпущенные из крепостных, а также и все другие категории податного населения (черносошные крестьяне, посадские и пр.), поскольку их приведенные выше оговорки вообще не касались. Это было очень серьёзное достижение проекта, инициатором которого, несомненно, был Ломоносов. По доступности образования Московский университет сразу оказался в уникальном положении среди других учебных заведений (например, в училище при Академии наук не принимали записанных в подушный оклад). Достигнутые преимущества были, вероятно, предельно возможными в рамках сословно-крепостнического строя России того времени и формировали традиции всесословности высшего образования, закреплённые в последующем Уставе университета 1804 г.

Но, пожалуй, самое удивительное, что эти нормы не только показывали благие намерения основателей университета, но и всерьёз исполнялись! Так, в первые же годы в составе учеников гимназии, а потом студентов мы видим бывших крепостных людей первого директора университета Аргамакова. Оказывается, на практике крепостные могли учиться в университете и без вольной: один из них вспоминал, что ходил в университет «приватно по дозволению господина директора», не получив увольнения от господ. Легко понять, что помещики, отпуская своих дворовых на учение, надеялись извлечь из этого пользу, бесплатно получая назад образованных дядек, секретарей, приказчиков и т.д. Впрочем, объективности ради мы должны упомянуть, что те же пункты толковались и по-другому: хранение университетом отпускных писем на крепостных породило понятие «крепок университету», т.е. как если бы университет владел этими крепостными (и платил за них подушный налог). Это недоразумение вылилось в печальную историю с бывшими крепостными того же Аргамакова, который приписал отпущенных им на свободу людей к различным университетским службам. Почти 10 лет они пользовались свободой, могли уволиться и получали паспорта на новую работу, но в 1764 г. новые университетские власти сочли, поскольку все они «находились при университете не для наук», людей нужно вновь обратить в крепостное состояние и вернуть наследникам Аргамакова, как предписывает приведенная выше статья проекта.

Вернёмся к дискуссиям Ломоносова и Шувалова. Очень важным в первоначальном плане было намерение учредить Московский университет «по примеру иностранных», причём для Ломоносова, как видно из письма, «их учреждения, узаконения, обряды и обыкновения в уме ясно и живо как на картине представляются». Насколько же в действительности проект соответствовал иностранным образцам?

Набрасывая общую структуру, Ломоносов предложил открыть три факультета: юридический, медицинский и философский. Как мы уже знаем, это три «классических» факультета, ведущие историю со Средневековья. Не хватало четвёртого факультета – богословского, и причину этого основатели явно разъясняют в проекте: «Хотя во всяком университете кроме философских наук и юриспруденции должно также полагаемы быть богословские знания, однако попечение о богословии справедливо оставляется Святейшему Синоду».

Внутри факультетов кафедры были предложены Ломоносовым таким образом, чтобы философский факультет соединял в себе преподавание собственно философии, физики и 4 кафедры, составляющие вместе как бы «историко-филологический факультет». Шувалов сократил эти кафедры до двух, но прибавил характерное замечание: профессор истории должен учить и геральдике, дисциплине, необходимой в образовании дворян. Таким образом, в университете открывались 10 кафедр: всеобщей юриспруденции, российского права и политики – на юридическом; химии, натуральной истории и анатомии – на медицинском; философии, физики, красноречия и истории – на философском.

Как уже говорилось, главные споры Ломоносова и Шувалова велись вокруг устройства университетской корпорации, для которой Ломоносов хотел удержать «образец Лейденского с несовместимыми вольностями». Это прежде всего касалось управления университетом, значительно отличавшегося в проекте от принятого в Европе. С одной стороны, во главе корпорации предусматривался совещательный орган – университетская Конференция, права которой, правда, обрисованы весьма расплывчато. Профессора собираются, чтобы «советовать и рассуждать о всяких распорядках и учреждениях, касающихся до наук и до лучшего оных провождения, и тогда каждому профессору представлять обо всём, что он по своей профессии усмотрит за необходимо нужное и требующее поправления; в тех же общих собраниях решать все дела, касающиеся до студентов…» (п. 7). Но председательствовал в Конференции не выбранный из профессоров ректор, а назначенный чиновник – директор, который имел единоличную власть во многих вопросах университетской жизни, например, в делах приёма и увольнения студентов, учеников и учителей в гимназию.

Но и он не был ключевой фигурой в управлении университетом, поскольку все решения директор должен был представлять и требовать одобрения у кураторов. В проекте предусматривалось не более двух кураторов (хотя в конце XVIII в. их было 3, а затем и 4), которые бы «весь корпус в своём смотрении имели и о случающихся его нуждах докладывали Ея Императорскому Величеству» (п. 2).

Должность куратора согласовывалась с немецкой моделью университета, поскольку при взаимодействии с государством ему нужен был «сильный ходатай». Однако разница была в том, что согласно проекту в Московском университете кураторы фактически получали верховную власть над любыми делами, и так оно и было на практике в течение всей второй половины XVIII в. Можно полагать, что именно здесь заключались уступки Ломоносова Шувалову. Последний ограничивал самостоятельность корпорации как из личных соображений, поскольку хотел сам направлять развитие университета, так и понимая «несовместность» полной автономии профессоров с условиями самодержавно-бюрократического государства. Но даже в усечённом виде эта самостоятельность была принципиально новой для учебных учреждений России и превосходила степень независимости учёных в Академии наук.

Перед вступлением в должность кураторы и директор давали Клятвенное обещание (присягу) на верность в служении Великой Государыне Императрице Елисавете Петровне и Его Императорскому Высочеству наследнику Великому Князю Петру Фёдоровичу. Этот любопытный документ сохранился до наших дней и хранится в Центральном государственном архиве древних актов.

Основой «вольностей» университета в Европе служили дарованные ему привилегии. Предусматривались они и для Московского университета. О их важности говорит то, что помещены они уже в п. 2 проекта. Таких привилегий три: 1) университет не подвластен никакому государственному учреждению, кроме Сената; 2) профессора, учителя и студенты судятся университетским судом, а в иной переходят только с ведома кураторов и директора; 3) дома всех членов университетской корпорации свободны от постоев и «полицейских тягостей».

Из этих привилегий особенно существенной была первая: именно она вводила, хотя и ограниченную, автономию Московского университета, которая не только защищала его, например, от давления московских властей, но и давала право издавать указы в нижестоящие присутственные места. В бюрократической системе эти права учёной корпорации были настолько непривычными, что позже потребовалось целых два дополнительных, подтверждающих автономию и подчинённость университета непосредственно Сенату указа от 5 марта 1756 г. и 22 декабря 1757 г.

Не весь набор традиционных университетских привилегий был записан в проекте, и это опять свидетельствует о компромиссе, достигнутом между принципами его корпоративной организации, которые отстаивал Ломоносов, и государственными реалиями, которым следовал Шувалов.

Московский университет не имел права присуждать учёные степени и присваивать чины и «дипломы на дворянство» (за эти права будут бороться впоследствии). Осторожность Шувалова подсказывала, что до введения учёных степеней и званий Россия ещё не доросла, поскольку на государственной лестнице чинов для них нет места. Ломоносов же настаивал на том, чтобы университет мог производить в учёные степени доктора, магистра и лиценциата. Прямое доказательство этому мы находим в штате университета, прилагавшемся к проекту в виде отдельного документа. В конце его упоминаются доходы, «которые должны в казну платить докторы, лиценциаты и магистры за даваемые им грамоты». Очевидно, что убрав упоминание об учёных степенях из текста проекта, про эту приписку в штате просто забыли, и потому она сохранилась в окончательном варианте.

Чтобы университет не остался без слушателей, при нем сразу открывались две гимназии. Назначаемый правительством директор вёл университетские дела, совещаясь с профессорами по устройству учебной части и по суду над студентами. С высшими инстанциями университет соотносился через Высочайше назначенного куратора. Перед вступлением в должность кураторы и директор давали Клятвенное обещание (присягу) на верность в служении Великой Государыне Императрице Елисавете Петровне и Его Императорскому Высочеству наследнику Великому Князю Петру Фёдоровичу. Этот любопытный документ сохранился до наших дней и хранится в Центральном государственном архиве древних актов.

В студенты принимались по сдаче вступительного экзамена. Сначала все поступали на философский факультет, после которого переходили на юридический либо медицинский факультеты для специализации. Студенты получали право носить шпагу. По окончании курса им обеспечивалось покровительство при поступлении на службу и соответствующее чинопроизводство.

Из всего сказанного можно сделать один вывод. Наверно никогда абсолютно точно нам не узнать какую долю «в процентном отношении» внесли Ломоносов и Шувалов в идею университета, но Шувалову бесспорно принадлежит слава истинного его попечителя. Без Шувалова Московский университет не мог бы существовать. Семь лет постоянного и деятельного надзора были так полезны, что впоследствии, когда Шувалов уехал за границу, учреждение уже не остановилось на пути преуспевания.

Инаугурация Московского университета

19 июля 1754 г. Сенат рассмотрел и одобрил проект Московского университета, а 22 июня направил его на подпись Елизавете. Всё говорило о том, что университет откроется уже в этом 1754 г. – процесс развивался с невиданной для России быстротой, в чём несомненная заслуга Шувалова. 8 августа выходит именной указ императрицы о передаче Московскому университету здания аптеки в центре Москвы, у «Курятных ворот». Что означало, что между 22 июля и 8 августа Елизавета уже подписала указ. Это подтверждает и рисунок медали, выпущенный к открытию университета – на нём стоит дата «1754». Однако его утверждение затянулось ещё на полгода. Промедление же с введением указа объяснялось тем, что помещение для университета не было готово.

В каком же здании должен был открыться Московский университет? Вопрос об этом обсуждали ещё Шувалов с Ломоносовым. Рассматривались два различных его местоположения – на окраине Москвы, возле Красных ворот, или в центре города. Оба варианта отражали разные концепции университетского пространства. В первом случае – это замкнутая территория вдали от основной городской жизни, что-то вроде университетского городка, как это было принято в Европе (символична и близость Немецкой слободы – рассадника западного влияния в Москве). Во втором –расположение рядом с кремлём, присутственными местами, центрами городской и государственной жизни.

Первый вариант был близок многим университетским профессорам, особенно из иностранцев, которые несколько раз потом предлагали перевести университет в Лефортово или на Воробьёвы горы, подальше от мирских соблазнов для студентов, да и самим профессорам было удобнее жить отдельно от города, чем снимать дорогие квартиры в центре Москвы.

Но Шувалов избирает именно второй вариант. Университет в его понимании должен быть одним из центральных зданий Москвы, жить открыто, на виду у всего города, а его серединное местонахождение (как и Москвы – в России) одинаково удобно для студентов со всех её концов. И конкретное расположение выделенного под университет здания аптеки – на Красной площади, напротив Никольской улицы – также рождало ассоциации, но только с русским путём развития просвещения, поскольку именно на этой улице располагались первые типографские школы, а впоследствии Славяно-греко-латинская академия…

Выбор пал на Аптекарский дом. Указом Сената в 1754 г. предписано было архитектору князю Ухтомскому привести здание Главной аптеки в исправность и, разобрав покой бывшей здесь «австерии», т.е. попросту трактира, «устроить на их место с приличным украшением университетскую залу». До конца ноября в Петербурге ещё надеялись, что университет можно будет открыть до Нового года. В начале января терпение иссякло и дом приказали сдать недоделанным.

Любопытно, что среди современников первое здание университета получило скорее отрицательную оценку. В обиход вошло выражение «университет на Курячьих лапках» (так писал, сетуя на тесноту для обучения, Прокопий Демидов, который сам был готов пожертвовать крупную сумму денег на постройку новых зданий университета). Понимали это и учредители: уже через год выходит сенатский указ об обмене дома у Воскресенских ворот на здание Главной аптеки на Моховой улице. Тогда обмен не состоялся, но желание университета приобрести помещение на Моховой вскоре начало исполняться, а завершилось, как известно, постройкой там, в 1793 г., великолепного университетского здания по проекту М.Ф.Казакова.

На 12 января падает память св. мученицы Татианы. В этот день свои именины праздновала мать И.И.Шувалова, и, конечно, не случайно, что именно это число было выбрано Елизаветой, чтобы поставить окончательную подпись под проектом об основании Московского университета в 1755 г. В резолюции на проекте императрица начертала: «Быть по сему, кураторами быть камергеру Шувалову и Лаврентию Блюментросту, директору Алексею Аргамакову, а дополнение штата отдаётся на волю кураторов».

Инаугурация университета – важнейшее событие в истории университета, официально объявляющее обществу о начале его деятельности. Оно может отстоять от даты его основания на несколько лет. У Московского университета она состоялась 26 апреля 1755 г. и была поистине всенародным событием.

Шувалов выбрал день по случаю годовщины коронации Елизаветы, и этот праздник естественно соединился с университетским.

Целый день и почти всю ночь возле Университетского дома толпилось несчётное число людей, которые любовались на великолепную иллюминацию, изображавшую символы просвещения, и ждали угощений. Всё здание было освещено до самого верха башни, раздавалась музыка, во внутреннем дворе был устроен фонтан, расставлены обильные яства.

Учёное торжество началось рано утром, когда все члены новоучреждённого университета собрались на молебен в расположенном напротив Казанском соборе. Затем в большой аудитории прошёл акт, на который специально были приглашены «знатные московские особы», иностранцы, именитые купцы, родители учеников. Речи произносили первые профессора университета и ученики Ломоносова – А.А.Барсов и Н.Н.Поповский. Правда, фактически в этот день начала работать только университетская гимназия, но в конце мая в университете появились уже первые студенты, лекции для которых с 1 июля открыл всё тот же Поповский.

Однако, вникая в обстоятельства праздника, невольно удивляешься – Ломоносова не было на торжественном открытии основанного им университета. Не было здесь, правда, и Шувалова, но его отсутствие легче объяснить – фаворита удерживало в Петербурге постоянное нездоровье императрицы, к тому же сам праздник был насыщен символикой с именем первого куратора. Но почему отсутствовал Ломоносов? Мы можем только гадать: сказалась ли обида из-за его отстранения от университетских дел или сложная ситуация в Академии, сложившаяся в то время, не позволила ему приехать. В эти весенние месяцы 1755 г. из-за острых конфликтов Ломоносову даже запрещалось присутствовать на академических заседаниях, и, казалось, ничто не держало его в Петербурге, но увы… Торжество ломоносовских идей в Москве произошло без своего главного виновника.

Итак, открытие первого полноправного отечественного университета состоялось. Современники, в том числе и Шувалов, воспринимали его как продолжение просветительской политики Петра I, вводящей институты европейской науки в России. Но по своим формам и воплощению Московский университет существенно отличался от западных образцов. Это был именно русский университет, и главные его особенности – включение в государственную систему России, высочайший контроль и покровительство, широкое общественное звучание, направленность на проблемы становления национальной науки и культуры – найдут развитие в последующей истории российского высшего образования.