ЭС: В.В.Стратонов
СТРАТОНОВ ВСЕВОЛОД ВИКТОРОВИЧ (17.04.1869, Одесса Одесского уезда Херсонской губ., Российская империя – 6.07.1938, Прага, Чехо-Словацкая Республика), математик, астроном.
Окончил Новороссийский университет (Одесса, 1891).
Декан (1920–1922); профессор кафедры астрономии и геодезии/астрономии (1918–1922) физико-математического факультета.
Научная и педагогическая деятельность. В области научных интересов практическая астрономия, звёздное небо, Млечный Путь.
Стажировался в Пулковской обсерватории под руководством Ф.А. Бредихина (1893–1894). Работал в Ташкентской астрономической обсерватории (1895–1904), где получил более 400 снимков неба и небесных объектов, в том числе около 200 фотографий шаровых и рассеянных звёздных скоплений, 85 снимков малой планеты Эрот в период её сближения с Землёй (1900–1901), Млечного пути, светлых и тёмных туманностей, солнечной поверхности.
В области изучения Солнца провёл тщательное измерение скоростей вращения поверхности Солнца на разных широтах по наблюдениям факелов, сделав вывод, что не существует единого закона вращения Солнца – каждый широтный пояс имеет свою скорость вращения. Исследовал связь рассеянных звёздных скоплений с окружающими их туманностями.
Издал ряд научно-популярных книг, в том числе «Солнце. Астрономическая популярная монография» и «Звёзды. Астрономическая популярная монография» (1919), обе были удостоены премии Русского астрономического общества.
Административная деятельность. После принятия декрета СНК РСФСР «О правилах приёма в высшие учебные заведения РСФСР» от 2 августа 1918 г. на университет обрушилась лавина молодёжи. Студентами физико-математического факультета числились около 11 тыс. человек, а профессорами – 96. Работать приходилось в условиях нищенских зарплат, обветшавшего аудиторного и лабораторно-приборного оборудования. В области совершенствования структуры факультета были предприняты попытки оптимизации учебного процесса. Состоялось первое заседание организационного коллектива по созданию отделения химии (1921, Н.Д. Зелинский).
Параллельно с работой в МГУ В.В. Стратонов консультировал научный отдел НКП РСФСР, отвечая за издания в стране научной литературы (1918–1920). Выступил с предложением построить на юге России большую современную астрофизическую обсерваторию. Проект поддержали многие известные учёные, в том числе А.А. Белопольский, С.Н. Блажко, В.А. Костицын, А.А. Михайлов, С.В. Орлов, А.К. Тимирязев, В.Г. Фесенков, Б.М. Щиголев. Государственный учёный совет НКП утвердил в 1921 г. оргкомитет Главной российской астрофизической обсерватории во главе с В.В. Стратоновым. В 1923 г. оргкомитет был преобразован в Государственный астрофизический институт с загородной обсерваторией в Кучине (ГАФИ, В.Г. Фесенков), ставший позднее частью Государственного астрономического института МГУ.
«Профессорская забастовка». В сентябре 1921 г. был принят первый устав советской высшей школы «Положение о высших учебных заведениях РСФСР». На фоне разрухи и тяжёлого финансового и материального положения профессуры и студенчества устав резко ограничил права и свободы университета и других вузов.
«Покушения на разгром как Московского университета, так и всех высших школ России, усилились с 1921 г. Московский университет был перед глазами, на передовом посту. Он и подвергался сильнейшим ударам. Нападение вызывало защиту. В первую очередь это была борьба за спасение от разрушения Московского университета. Во вторую, вследствие центральности арены, – борьба за спасение высших школ и научных учреждений России от превращения их в безвольные орудия коммунистической власти», – вспоминал В.В. Стратонов.
Борьба началась с активного участия учёного в работе профессионального союза научных деятелей, организованного профессором Московского высшего технического училища В.И. Ясинским. Союз помог с созданием объединённого совещания, в которое вошли по одному выборному представителю от каждого факультета 14 высших учебных заведений Москвы (13 московских и 14-й – Ярославский университет, считавшийся московской высшей школой, так как преподавание в нём вели москвичи).
«Получился коллектив из 60–70 влиятельных членов московской профессуры. Мы собирались в помещении Консерватории, на Никитской. Главным образом разрабатывали меры по объединению защитной тактики».
Научная корпорация составила и отправила в различные органы власти не одну петицию. Были организованы встречи делегаций московских вузов с А.Д. Цюрупой и А.И. Рыковым – заместителями В.И. Ленина и с народным комиссаром просвещения А.В. Луначарским. Бедственное положение учёных изменилось к лучшему лишь немного.
«Не так плохо было профессорам-врачам. Находили кое-какой заработок и юристы. Плохо приходилось филологам. Едва ли не хуже всех – математикам. Не выдержали математики... Значительная их группа, человек 30–40, преподававшие в Московском университете (а также в Московском высшем техническом училище и др.) признали, что нет для них иного выхода, как прекратить преподавание и искать другой работы. В середине января 1922 г., на ближайшем заседании физико-математического факультета, которые происходили по средам, математики внесли предложение: – Объявить забастовку! Положение – ужасно непривычное. Прекратить по своей воле самое дорогое для профессора дело его жизни... Но мотивы – слишком веские!».
В.В. Стратонов был уполномочен собрать общее совещание университетской профессуры для объявления решения физико-математического факультета. В известность было поставлено правление МГУ под председательством ректора В.П. Волгина. На собрание пришли около 500 человек.
«Мы громко поднимаем наш голос, потому что нуждой и жизнью впроголодь доведены до невозможности вести преподавание. Среднее содержание профессора составляет ныне около 25 рублей в месяц... В нашей забастовке политический момент исключён; но и сама по себе забастовка не может быть для власти мерою одиозной, ибо советская власть, посредством официальной печати, восторженно приветствует всякую забастовку, где бы на земном шаре она ни произошла...».
Возражал ректор, возражали профессора А.П. Павлов, А.К. Тимирязев, но большинство присутствующих общеуниверситетскую забастовку поддержали.
«Вечером, на Моховой, – грустное, непривычное зрелище: чёрная темнота во всех зданиях университета, которые москвичи привыкли видеть ярко освещёнными и полными жизни».
«18 августа <1922 г.>. Ночью звонок. Чекист! Обыск. Арест... Отвозят на грузовиках в знаменитую внутреннюю тюрьму ГПУ на Лубянке. Поздней ночью – в комендатуре тюрьмы. Новый обыск. Ряд неожиданных встреч. Вопросы глазами: – Как, и вы? Много знакомых профессоров. Несколько – Московского университета. Разводят по камерам. Швыряют в дверь грязный, в подозрительных пятнах, сенник и доски. Устраиваем себе ложе. Тюрьма возбуждена – в одну ночь столько новых арестантов! Едва заснут, снова дверь открывается. Новый! Шепчутся арестанты: – Что-то происходит в Москве... В эту ночь отвезли в тюрьму ряд профессоров, писателей и деятелей кооперации. В Москве арестовали человек 40. В одной камере со мной было 9 арестантов; между ними профессор-философ Московского университета Н.А. Бердяев. В Петрограде и в провинции – примерно столько же. Всем нам предъявлено одно и то же, ещё до ареста и довольно нелепо составленное обвинение. Оказывается, мы все огулом виновны в контрреволюционной деятельности, а в частности, в содействии белым войскам; это содействие особенно нами усиливалось при приближении белых к Москве».
На запрос В.П. Волгина от 22 августа в Главное политическое управление при Народном комиссариате внутренних дел РСФСР пришёл ответ:
«Настоящим ГПУ сообщает, что проф. Стратонов Всеволод Викторович 17 августа с.г. арестован за антисоветскую деятельность. На основании Декрета СНК от 30 июля 1919 г. “Об ограничении прав на вознаграждение лиц, привлечённых к следствию или суду” гр-н Стратонов В.В. подлежит немедленному увольнению со службы и лишению со дня ареста получаемого им до сих пор содержания».
Выслан из Советского Союза в 1922 г. на философском пароходе ”Обербюргермейстер Гакен”.
«На вопросы, представленные мне следователем, отвечаю: “Думаю, что я арестован в связи с материалами в официальной прессе, сообщавшими о предстоящей забастовке в высшей школе в связи с рассмотрением его преподавательского состава, … это могло бы быть в связи с тем участием, которое я принимал как делегат к заместителю Предсовнаркома и на заседании Совнаркома. В коммунистической партийной деятельности я не одобряю допущение разрушения сперва средней, затем высшей школы. Полагаю, что между идейной стороной коммунизма и практическим его проведением в жизнь существует значительная и, по-моему, не выражаемая необходимостью, несвязка, полагаю, что было бы своевременным объединить культурные силы, работающие лояльно, а не распылять или преследовать их. <...> но я полагаю, что не следует проявлять со стороны власти оскорбительного недоверия или чтения в душах; утверждаю, что среди всей разумной части общественных деятелей, независимо от их политического следа, в настоящее время окрепла мысль, что нет другого выхода из современного положения, как путём приемлемости какой-то стороной делового примирения. <...>
Я полагаю, что советская власть вправе, по преимуществу, требовать высшего образования и для учащихся из широких слоёв трудящихся, но я полагаю, что является ошибочным лишать образования или сильно затруднять его получение и всей остальной части молодёжи, ибо всё же для страны главную роль будут играть те, кто наиболее одарён и наиболее трудолюбив. <...>
Что касается усиления не существовавшей антисоветской моей деятельности в моменты внешних затруднений РСФСР, что я также не знаю ни одного факта с моей стороны, который это подтверждал бы. 18 августа 1922 г.».
Литература: Стратонов В.В. Потеря Московским университетом свободы. Московский университет. 1755–1930. Париж, 1930. С. 193–242; Всеволод Стратонов. Здание мира. Астрономический очерк. Здесь под небом своим. Унесённые в бессмертие. Наука в России и её окрестностях. Библиохроника 1564–2014. Вып. 6. – М. 2017. С. 210–241.