ЭС: МГУ и Февраль
МГУ И ФЕВРАЛЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ. Февральская революция (23.02.(8.03.) – 3(16).03.1917), массовые антиправительственные выступления петроградских рабочих и солдат петроградского гарнизона, приведшие к свержению российской монархии и созданию Временного правительства, сосредоточившего в своих руках всю законодательную и исполнительную власть в России.
«1 января 1917 г. Воскресенье. Что-то даст нам наступивший год? Надо надеяться, что часть этого года будет мирной. А внутри? Всякие ползучие слухи отравляют меня и приводят в какое-то подавленное состояние. Всё время ждёшь, что вот-вот должна совершиться какая-то катастрофа. Я хочу даже у себя в квартире вывесить объявление: “Просят не сообщать непроверенных известий”» – вспоминал профессор историко-филологического факультета М.М. Богословский, оставивший нам свои подробные «Дневники».
Февральская революция, начавшаяся как стихийный порыв народных масс, 27 февраля (12 марта н.ст.) переросла в вооружённое восстание. Его непосредственным результатом стало отречение от престола императора Николая II (2 марта) и формирование Временного правительства (2 марта).
Очевидцем событий стал петроградец И.М. Франк, будущий нобелевский лауреат и профессор физического факультета:
«События Февральской революции, хорошо памятны. Помню, в разгар её мы с отцом шли по Лицейской улице и дошли до угла Каменноостровского проспекта. По проспекту двигались машины, облепленные солдатами с винтовками. Какой-то случайный выстрел, и началась беспорядочная стрельба, как я полагаю, в воздух. Мы укрылись во дворе дома около угла улицы. Помню первый послереволюционный Первомай в Петрограде. В памяти остались колонны демонстрантов, идущие по Каменноостровскому проспекту в сторону Марсова поля. Помню Троицкий мост, который раскачивался в такт марширующей по нему под музыку колонне демонстрантов. В другой раз, проезжая по Каменноостровскому на трамвае, мы попали в затор. Перед особняком Кшесинской стояла большая толпа, а на балконе мы издали видели фигуру человека, видимо, произносящего речь. С большого расстояния она казалась крошечной. Отец объяснил нам, что это Ленин».
Тревожные слухи достигли Москвы на следующий день: «несомненно, что произошла революция – но какая именно, никому в Москве неизвестно. Итак, ясно, что Москва – большая провинциальная деревня, в стороне от событий». Первые газеты с краткими известиями о событиях вышли 2 марта.
28 февраля студент медицинского факультета Г.Н. Каминский на лекции проф. П.Г. Статкевича объявил о том, что в Петрограде свершилась революция.
Вскоре войска отказались повиноваться московским властям, на улицах появились солдаты с красными флагами и красными бантиками в петлицах. Революционная стихия охватила и Московский университет. Студенты волновались уже с прошлого года:
«волнения, происходившие в последнее время в высших учебных заведениях… в конце концов перекинулись и в университет... Сначала были выкинуты лозунги: “Долой войну!”, “Долой самодержавие!”... Когда же эти лозунги не нашли себе большого сочувствия, стали агитировать за учинение протеста против осуждения трамвайных служащих и расчёта рабочих Путиловского завода. …Какие-то подпольные силы во что бы то ни стало хотят поднять учащуюся молодёжь, прибегая ко всяческой агитации», – писал ректор М.К. Любавский.
А теперь, в университетских аудиториях шли беспрерывные митинги. Возникли общественный «Совет студенческих депутатов», объединивший московских студентов, «санитарная организация» студентов-медиков, взявшая на себя обязанность помощи раненым; «студенческая милиция», захватившая Аудиторный корпус на Моховой, и объявившая себя независимой от правления университета. Студенты самовольно занимали помещения для проведения митингов, реквизировали университетское имущество.
2 марта, сразу после отречения Николая II, под предводительством М.К. Любавского собрался Совет Московского университета. Ректор обвинил старый порядок и старую власть «в полном отсутствии чутья действительности…, их близорукости, их неспособности, их необычайном самомнении и недоверии к общественным силам, ко всей России». Были высказаны сомнения в целесообразности упразднения монарха перед лицом военной опасности – Первая мировая война продолжалась. «Где государь? Почему не двигается дело переговоров с ним о легализации совершившегося или об отречении в пользу наследника? Что-нибудь из двух должно же произойти и, вернее, последнее, но нельзя с этим медлить, нельзя быть анархией».
Вскоре ситуация прояснилась, и сомнения рассеялись. 5 марта Совет Московского университета собрался вновь. Настоятель храма св. Татианы Н.И. Боголюбский совершил молебен «О ниспослании Божия благословения на возрождающееся к новой жизни Государство Российское», подчеркнув, что «церковь видела за девятнадцать веков своего существования множество всяких переворотов государственных, её этим не удивишь, она существовала при всевозможных государственных формах, будет существовать вечно, и “врата адовы не одолеют её”».
После молебна ректор университета (слово «императорский» уже было опущено) М.К. Любавский открыл заседание совета, речью посвящённой исторической роли института монархии и начинавшейся словами: «Вчера мы хоронили старую монархию...».
Историк отметил её «великие услуги русскому народу… она объединила его силы, дисциплинировала его государственно, дала ему возможность не только отбиться от наседавших на него диких полчищ, но воссоединить оторванные было от него ветви белорусскую и малорусскую, занять и удержать огромную территорию, равняющуюся одной шестой части суши, с разнообразными природными богатствами, которых ещё на много веков хватит русскому народу, избавиться от необходимости искать колониальных приобретений… При её содействии и воздействии русский народ в лице высших классов воспринял европейское просвещение, накопил в себе много нужных знаний и культурных навыков, создал много культурных ценностей, которые нужны в настоящем, будут нужны в будущем всему русскому народу, всем его классам… Но, к сожалению, … из великого объединяющего и организующего фактора она превратилась в фактор разложения и гибели русского государства, пока не скончалась... Русскому народу предстоит теперь выработать новую форму правления...».
От имени учёной коллегии М.К. Любавский сформулировал своеобразное «обращение к потомкам» – «пожелания будущему русскому государству», – в котором сделал акценты на внешнеполитической ситуации, на жёсткой борьбе и конкуренции с Западом. Он высказал осторожное опасение, как бы восторжествовавший в России «опоэтизированный и идеализированный» материализм не убил в душе русского народа «сознание высоты человеческой жизни», «свобода, соединённая с необходимым самоограничением, свобода не только de jure, но и de facto... чуждая морального гнёта и террора, проникнутая терпимостью и гуманностью».
Совет принял единогласное решение о приглашении вернуться на родные кафедры профессоров и преподавателей, покинувших университет в 1911 г., в том числе А.А. Мануйлова, М.А. Мензбира и П.А. Минакова.
22 марта состоялось первое совместное заседание Совета университета с восстановленными в правах профессорами и преподавателями. В университет вернулись: И.П. Алексинский, П.А. Минаков, Ф.А. Рейн, В.П. Сербский (медицинский факультет); В.И. Вернадский, Н.Д. Зелинский, М.А. Мензбир, Б.К. Млодзеевский, К.А. Тимирязев, С.А. Чаплыгин, А.А. Эйхенвальд (физико-математический факультет); Н.Д. Виноградов, Д.Н. Егоров, А.А. Кизеветтер, Д.М. Петрушевский, П.Н. Сакулин, А.И. Яковлев (историко-филологический факультет); А.А. Мануйлов, П.И. Новгородцев, Е.Н. Трубецкой, В.М. Хвостов (юридический факультет).
«В своих хлопотах о возвращении уволенных и ушедших в 1911 г. преподавателей, помимо товарищеских чувств, мы руководствовались убеждением, что ныне, когда происходит полная перестройка русской жизни, первому в России университету более чем когда-либо потребны сильные духом и умудрённые политическим опытом деятели, которые должны помочь ему в новой России, при новых условиях, занять достойное место, соответствующее его высоким задачам и целям, его славному прошлому. Мы горячо верим, что... все мы сольёмся в тесную и дружескую академическую семью, одушевлённую одним общим стремлением – содействовать благу и процветанию родного университета. Мы горячо верим и надеемся, что соединёнными усилиями нам удастся благополучно разрешить трудные задачи, ставящиеся университету временем, не искажая его основной природы и сущности, удастся отстоять его как крепкую цитадель научного духа, работавшего над разрешением не только очередных, временных, но и вечных вопросов бытия», – приветствовал обновлённый совет М.К. Любавский.
Однако занятия в университете не возобновлялись, нарастал конфликт между профессорами и студентами: «Мы не для того сломали царя, чтобы попасть под тиранию толпы», – подытожил проф. И.И. Иванов на одном из заседаний совета, доказывая, что уступки студентам ни к чему не приведут, что власть в их руках.
Разногласия усилились и в самой профессорско-преподавательской корпорации. Внимания требовали младшие преподаватели, увидевшие для себя новые возможности на академическом и административном поприще. Поднимались вопросы о «моральном очищении университета», об удалении ставленников Л.А. Кассо. В список входили: К-А.А. Буйневич, К.Э. Вагнер, С.С. Головин, И.Х. Дзирне, В.М. Зыков, А.Ф. Иванов, В.П. Карпов, А.А. Корнилов, В.Ф. Поляков, М.И. Райский, Ф.Е. Рыбаков, Н.А. Савельев, А.В. Старков, П.Г. Статкевич, М.А. Членов (медицинский факультет); И.С. Плотников, А.А. Сперанский, Б.В. Станкевич, В.В. Челинцев (физико-математический факультет); М.М. Богословский (историко-филологический факультет); А.Л. Байков, П.П. Гензель, А.К. Митюков, И.Х. Озеров (юридический факультет).
Кризис был постепенно преодолён путём создания «коалиционного комитета» из профессоров, младших преподавателей и студентов, представленных каждым факультетом. Комитет должен был взять на себя часть функций традиционных университетских органов управления, например, обсуждение дел по распределению пособий и стипендий, рассмотрение уставов студенческих обществ, функции дисциплинарного суда, рассмотрение правил для студентов.
В апреле были приняты меры по дальнейшей демократизации вуза: расширен список средних учебных заведений, выпускники которых имели право поступления в университет, отменён ограничительный ценз для женщин, желающих получить высшее образование. Таким образом, произошла окончательная отмена «остаточного» принципа, когда приём женщин в вуз начинался после приёма мужчин, на «оставшиеся» места.
Фактические изменения в функционировании высшей школы были закреплены рядом постановлений Временного правительства. Были учреждены должности доцентов; закреплено участие приват-доцентов и ассистентов в собраниях факультетов и заседаниях совета; введён порядок замещения вакантных должностей профессоров. Все высшие учебные заведения страны передавались в непосредственное подчинение Министерству народного просвещения (министр А.А. Мануйлов). Одним из нововведений министерства стало распоряжение об увольнении всех профессоров, назначенных с 1905 г., и замещении их должностей в кратчайший срок путём ускоренной рекомендации, не прибегая к конкурсам.
30 апреля в Московском университете состоялись выборы нового ректора: М.К. Любавский не стал выдвигать свою кандидатуру. От лица всех профессоров его поблагодарили М.А. Мензбир и Н.Е. Жуковский как инициатора уничтожения грани между двумя группами преподавателей: выбывших в 1911 г. и оставшихся в университете, как охранителя достоинства Московского университета, который «в трудное время сумел поддержать его на той высоте, на какой он стоял раньше».
Выборы проходили на безальтернативной основе. Баллотировался и был избран М.А. Мензбир. При вступлении в должность новый ректор обрисовал коллегам те принципы, которыми он планировал руководствоваться в управлении университетом, означавшие, по сути, преемственность политики в деле управления университетом:
«В университете не должно быть места политике, так как наука является достоянием всего человечества и не может быть достоянием одной какой-либо партии... На втором месте я ставлю принцип широкой автономии высшей школы, ...в смысле такой формы управления, которая наилучше соответствует интересам науки и научного преподавания. Если политика не должна расшатывать дело научного развития снизу, в той же степени она не должна оказывать давления на высшую школу и сверху, и лучшим средством защиты для высшей школы является автономия. Только автономия может обезопасить высшую школу от насильственного проведения в ней тех или других идей, что доказывается хотя бы историей Московского университета за время с 1863 по 1916 г. Наконец, третье основное положение университетской жизни – необходимость организованного студенчества».
Верховная власть в России всё это время находилась в крайне неустойчивом состоянии, переживая различные кризисы. В сентябре Российская империя была провозглашена Республикой. Для управления страной создано Третье коалиционное правительство «Совет пяти» или Директория под руководством А.Ф. Керенского. Одним из этих «пяти» стал бывший министр финансов Временного правительства первого состава сахарозаводчик М.И. Терещенко, выпускник юридического факультета (1909, экстернат).
Литература: Богословский М.М. Дневники. 1913–1919. Из собрания Государственного Исторического музея. – М., 2011; Академик М.К.Любавский и Московский университет / под ред. А.Я.Дегтярёва, А.В.Сидорова. – М., 2005; Илья Михайлович Франк: Очерки и воспоминания. – М., 2008.